Мир на костях и пепле (СИ)

Ведь именно таким оно было у меня — наполненным смехом и играми, без голода, холода и борьбы за жизнь. Так что я была просто обязана обеспечить чем-то хотя бы отдалённо похожим младшую сестру. Тогда казалось, что мне ещё крупно повезло, ведь, в отличие от семейства Хотторн, меня дома ждали только два голодных рта, а не целая орава. Но везение становилось совсем призрачным, когда мы неделями не могли подстрелить даже белку, а продовольствие, полученное за тессеры, стремительно заканчивалось.

Однажды зимой Гейл сказал во время охоты, что не сможет снова вернуться домой с пустыми руками, когда на него направлены четыре пары ждущих глаз, и лучше останется в лесу, чтобы не видеть, как малышка Пози снова сворачивается калачиком из-за боли в животе. Тогда я не нашла подходящих слов, к тому же понимала, что он говорит это не в серьез и никогда не сдастся подобным образом, но после того дня я впервые задумалась о том, насколько сильно мы оба отчаялись. Именно тогда я подумала: «Хуже быть уже просто не может» — но ошиблась.

Двумя неделями позже Хейзел подхватила какую-то инфекцию и не могла встать с кровати из-за высокой температуры, и отчаяние Гейла просто перешло на новый уровень, а я решила никогда больше не устанавливать мысленный максимум уготовленным нам испытаниям, ведь тогда просто обязательно судьба решит пробить и это дно.

В моем желудке было настолько пусто, что он ощущался болезненным камнем, стоило сделать хотя бы глоток воды. Зима была слишком снежной и холодной, и уже спустя час охоты пальцы переставали слушаться, а ноги отмерзали и кололи мелкими иголками. Но хуже всего был не голод и не сложности во время наших вылазок, а состояние беспомощности, которое мы с Гейлом ежедневно испытывали, возвращаясь домой ни с чем.

Примерно тогда я решила, что никогда не заведу свою семью и детей. И это решение было продиктовано вовсе не тем, что я не люблю детей или не хочу становиться матерью, а страхом за возможное будущее потомство, которое будет рассчитывать и надеяться на тебя, а ты порой ничего не сможешь сделать для того, чтобы помочь. Я никогда не смогла бы стоять и смотреть, как наряженная девица из Капитолия проводит Жатву, вытаскивая из шара имена, возможно, моих детей, но еще сильнее я не хотела бы наблюдать, как мои дети умирают от голода или болезней без доступа к лекарствам.

И да, я всегда восхищалась матерью Гейла, ее героической стойкостью и пробивным характером, но сама не хотела бы оказаться на ее месте и принимать те же решения. Ведь, по сути, она пожертвовала не только своей жизнью, но и жизнью старшего сына, чтобы уберечь малышей. Гейл сам знал, что должен помочь семье, и никогда бы не смог сидеть дома и ждать, пока мама обеспечит их всех необходимым, стирая руки в кровь, но все же его жизнь была отставлена на второй план в точности, как и моя.

Мы оба находились в похожих условиях: потеряли отцов, стали добытчиками для своих семей, ненавидели государство и ту жизнь, которая нам была уготована. Наверное, если такое понятие как «предназначение» вообще существует, то до Игр мы точно были предназначены друг для друга хотя бы потому, что никто другой не смог бы вынести рядом с собой настолько израненного человека. Да и мы сами никогда не позволили бы другим людям окунуться добровольно в эту бездну, в которую ты в любом случае падаешь, оказавшись рядом.

Это не любовь, а скорее смирение с тем фактом, что, если когда-нибудь что-нибудь и произойдет, то только с ним, потому что никто другой не будет готов вариться в подобном, а Гейл и сам уже много лет уже в том же самом «котле».

Но, конечно же, и то время не было самой низкой точкой моего дна. Даже особо не стараясь, я пробила этот предел, оказавшись настолько глубоко во тьме, что даже Гейл теперь казался вполне обыкновенным парнем с нормальными людскими проблемами.

А потом я рухнула еще ниже. И еще. И еще.

И утащила за собой Пита. Да, во многом он сам подписал себе этот смертный контракт, влюбившись в такую как я, но иногда я все еще думаю, что должна была найти способ, как не дать ему тонуть вместе с собой. Потому что в итоге жизнь наказала его еще похлеще моего просто за то, что он был мне дорог.

Но также я думаю об этом и в другом ключе.

Тогда в Капитолии, на первых Играх и после них, разве не поэтому я так яростно отталкивала Пита? Точно так же, как и с потенциальными детьми, которых я решила никогда не иметь, я понимала, пусть и совсем на окраинах своего сознания, что его ждет рядом со мной, и не хотела подобной судьбы. Да, в основном мое поведение было продиктовано страхом, эгоизмом, желанием казаться сильнее, чем есть на самом деле, но приятно иногда думать и о том, что хотя бы глубоко внутри я просто не хотела портить Питу жизнь.