Мир на костях и пепле (СИ)

Мне хочется подойти и обнять его, попросить прощение, сказать, что я все поняла и больше никогда не стану скрывать что-то, но отчего-то я продолжаю сидеть на месте и тупо смотреть на его спину, поникшие плечи и наклоненную вбок голову. Становится очень некомфортно и неуютно, скорее, от самой себя, чем отчего-то внешнего, и от этого по коже ползут холодные мурашки.

— Дождь заканчивается, — говорит Пит, и я понимаю его без лишних слов.

Сползаю с дивана, ненадолго задерживаюсь у входной двери, подсознательно надеясь, что он все-таки скажет, чтобы я не уходила, но в комнате стоит полная тишина. Толкаю дверь и выхожу на улицу. До моего дома тут всего ничего, но теперь этот путь я оцениваю не в метрах, а в месяцах усилий. И все для того, чтобы снова облажаться практически на том же самом.

Шлепаю по лужам, позволяя ногам мгновенно вымокнуть, и мысленно уверяю себя, что в следующий раз отвечу на любой вопрос, который он мне задаст, надеясь, что и Пит каким-нибудь волшебным образом это почувствует.

Да, я честно отвечу на все, что он спросит.

Главное только, чтобы он спросил.

Комментарий к 14

Невозможно сильно жду ваших комментариев, потому что очень соскучилась!

Нажимайте ждунчиков, делитесь мыслями))

15

Комментарий к 15

Мне прощения нет, но вы точно сможете простить, потому что вы — лучшие читатели на свете❤️

(и это я не подмазываюсь, а просто вас обожаю)

Утро никак не желает сменять ночь, и по ощущениям я будто застреваю в том самом мгновении, когда зову Пита, а он лишь отрицательно машет головой, не желая больше ничего слышать. Неприятное волнение в желудке все еще продолжает вызывать учащенное сердцебиение, как бы я ни старалась успокоиться.

После возвращения в пустой дом я еще несколько часов скитаюсь из кухни в гостиную, из спальни в коридор и обратно, будто не находя себе места. Пару раз подхожу к телефонной трубке и репетирую, как скажу: «Это я», — а потом что-нибудь еще, что поможет все наладить, но это «что-нибудь еще» никак не приходит в голову.

Дважды я решительно встаю с кровати и берусь за дверную ручку, но оба раза замираю в этой позе, представляя свои возможные перспективы. Я могла бы сказать: «Пит, мы договаривались обсуждать все ссоры и устранять недопонимания, так что давай поговорим», — но после этого в голове возникает белый шум.

Если подумать, именно это он и хотел сделать. Он хотел обсудить, хотел разобраться и выяснить, а я отказалась. Мало того, еще и стала убеждать Пита в том, что это было бы нам на пользу. Его потеря памяти, вызванная пытками и охмором, на пользу…

Дура.

Проворочавшись в кровати еще несколько часов, так и не уснув хотя бы на минутку из-за смеси тревоги, вины и невозможности нормально дышать (то ли от переизбытка чувств, то ли от влажной духоты после дождя, то ли от мягкой футболки, служащей напоминанием очередных упущенных возможностей), решаю все же прекратить бесполезные попытки и плетусь в душ. Прохладная вода хоть ненадолго отвлекает от собственных мыслей, но этого все равно ничтожно мало даже для простого спокойствия.

Когда первые солнечные лучи касаются занавесок, я немного выдыхаю, потому что по привычке жду, что новый день просто обязан принести новые возможности. По крайней мере, мне очень хочется в это верить именно сегодня.

Ещё несколько лет назад в это время я бы уже неслась на всех парах в лес, чтобы успеть вернуться с добычей до того, как Дистрикт наполнится жителями и миротворцами. Чтобы успеть продать тушки и ягоды с кореньями в Котле ещё до того, как мама и Прим проснутся и обнаружат, что у нас снова нет еды. Чтобы успеть принести сестрёнке хлеб и, если повезёт, немного крупы и масла для каши. Ну, а если не повезёт, то хотя бы приготовить часть диких кореньев, только бы заполнить желудок, чтобы он предательски не урчал во время школьных занятий.

Утром всегда было много возможностей: в удачливые дни сразу несколько зверьков за ночь могли попасть в силки, или мы могли наткнуться на грибную поляну или кусты свежих ягод. Тогда наши с Гейлом семьи не голодали бы ещё несколько дней, а мы перестали бы тревожиться об этом, позволили бы себе немного выдохнуть и, нет, конечно, не забросить все дела, просто не испытывать во время охоты давящую ответственность за жизнь других людей.

Тогда это чувство тревоги и перманентного страха даже казалось привычным и нормальным, хотя едва ли таковым являлось. Сейчас уже сложно вспомнить, когда наша жизнь стала такой, но в какой-то момент слова отца: «Тебе нечего бояться, пока я рядом», — стали указателем на то, что без него вся ответственность за беззаботное детство Прим ложится на меня.