Мир охоты и крови (СИ)

Стефану до сих пор не верилось, что прошло пять месяцев. Не верилось, что Марселин не бросила его умирать, а спасла, использовав магию, о которой мало что знала. Теперь, зная, сколько усилий она приложила, чтобы спасти его, Стефан ругал себя за то, что пытался умереть. С другой стороны, был ли у него тогда выбор? Счёт шёл на секунды, и нужно было как можно скорее оградить Первую от опасностей. Стефан старался убедить себя, что поступил правильно, что решение, принятое им, было единственным, но неизменно возвращался к тому, что Марселин посчитала иначе. Что мешало ей даже не говорить другим о сомнусе? Последние несколько дней, в течение которых он медленно восстанавливался под присмотром Марселин, Стефан постепенно узнавал всё больше деталей о событиях пяти месяцев. Марселин сказала ему, что предложила сначала убить его, проклятого Мараксом и ещё десятком демонов, а после спасти с помощью сомнуса, и это решение до сих пор казалось самым удивительным.

Стефан ещё бы принял мысль, что Марселин предложила его убить. Боги, да ведь он и не ожидал от неё чего-то другого. Но спасти — это уже что-то совершенно другое. Стефан никак не мог понять, почему Марселин всё же решилась на это.

Шерая сказала ему, что Марселин ни на минуту не отходила от него, постоянно изучала магические книги и трактаты, искала давно утерянные источники и проверяла действие их магии сначала на себе, а уже после пыталась разбудить его. Теперь, когда все знали, что пробудить от сомнуса может только Время, эти попытки казались совершенно бессмысленными, но Стефан всё равно восхищался ими. Его совершенно не смущало, что, пока он был мёртв, Марселин постоянно была рядом. Но беспокоило, что она забыла о себе и все свои силы бросила на его спасение. Даже сейчас она совсем не жалела себя и бралась за помощь каждому. И каждый раз после того, как Эйкен избегал разговора с ней, Марселин начинала прикладывать больше усилий.

Она помогала Николасу, который, не ставя никого в известность, первым сбегал к бреши (что странно, те стали появляться гораздо реже) и получал травмы. Она кое-как уговорила Пайпер помочь ей, хотя Первая очень долго отказывалась и убеждала, что в полном порядке. Стефан не мог быть уверен насчёт каких-либо иных ран, кроме тех, что оставили два шрама на её лице, один из которых пересекал левый уголок губ, а другой — правую бровь и уголок глаза. Марселин всё жаловалась, что никак не может убрать их, а после жаловалась ещё раз, будто не чувствовала, какой хаос отпечатался на теле и магии Первой.

Но Стефан не упрекал её в этих жалобах. Он говорил, что она делает всё, что может, и прекрасно справляется с любым делом, за которое берётся, но всё же должна ненадолго остановиться и отдохнуть. Ради собственного же здоровья, за которым Марселин, оказывается, практически не следила столько месяцев, ей следовало ненадолго оставить дела и хорошо отдохнуть.

Марселин, разумеется, не была с этим согласна. Она едва не каждую минуту спрашивала Стефана, как он себя чувствует, не ощущает ли каких-либо изменений в магии или не испытывает трудностей при её использовании. Её паранойя дошла до того, что она могла явиться к нему посреди ночи. Стефан, обладавший потрясающим слухом, всегда встречал её на пороге комнаты и говорил, что чувствует себя прекрасно. Но Марселин не успокаивалась, волновалась так сильно, что могла за всю ночь ни разу не закрыть глаз, и это серьёзно беспокоило Стефана. Ни Шерая, ни Гилберт, ни Николас не могли убедить её отдохнуть. Дошло до того, что в один из дней Стефан сказал, что она может остаться у него, если от этого ей будет спокойнее.

Только после он понял, насколько странно прозвучало это предложение. Но ни один из них не сделал шаг назад, и в итоге каждую ночь они засыпали рядом, а утром просыпались и видели, что успели либо переплестись ногами, либо обняться. Никогда прежде Стефан не думал, что способен испытывать радость и вину одновременно.

Он, разумеется, знал, что его радость эгоистична. Он не должен наслаждаться присутствием Марселин, её прикосновениями и вниманием, которым она одаривала каждого, кому оказывала помощь. Но наслаждался, потому что это была Марселин. Самая прекрасная девушка во всех мирах, которая украла его сердце и до сих пор не вернула его обратно. И Стефан даже мечтать не мог о том, чтобы Марселин вновь ответила ему взаимностью, но каждый раксов раз, когда она спрашивала его, как он себя чувствует, когда вливала магию в его тело, помогая восстановить ток его собственной магии, когда ложилась рядом и засыпала, Стефан думал, что это всё же возможно.

Он никогда не считал себя глупцом, но, очевидно, сейчас именно им и был.