Здесь необходимо сделать несколько предварительных замечаний о произведениях народной литературы, которая развивалась одновременно с этим «открытым» латинским языком. В народной поэзии XII в. есть, несомненно, своя магия. Но очарование, присущее этой первоначальной народной поэзии Испании, Прованса, Северной Франции, Германии и Нидерландов, постепенно уходило, уступая место галантной манере изложения, столь характерной для представителей высшего общества; содержание поэтических произведений ограничивалось модным репертуаром, а их язык терял свои «провинциальные» особенности. Народный просторечный язык превратился в лишенный искренности и манерно изысканный язык элиты просвещенного общества. Так была подготовлена почва для становления куртуазной поэзии, развивавшейся на протяжении пяти веков и которая очень легко превратилась в поэзию морализирующую и самодостаточную. К XIII столетию победа этого поэтического стиля и сопутствовавшего ему целого ряда теологических, философских и поэтических идей была обеспечена.
XII в. был открытым веком. В интеллектуальной сфере он еще только-только намечал свой путь, за решение спорных вопросов брались поспешно, еще до того, как была проведена необходимая подготовительная работа, и люди инстинктивно верили в силу разума, в силу чисел – математику и геометрию, в возможность дать решительный ответ на загадки вселенной. У людей было чрезмерное доверие к ораторскому искусству, была вера в действенность слов и красиво построенных фраз.
Образованные люди консервативного склада, а их было большинство, отрицательно относились к подобным импульсивным порывам в обществе. Такого взгляда придерживались учителя школ при кафедральных соборах, члены секулярных орденов, которые были преподавателями в новых университетах, назначенные церковными властями ректоры университетов, епископы и ведущие теологи и представители монашеских орденов. Как всегда бывает, в новом XII в. появился свой тип мыслителя, и можно было ожидать, что у него вскоре появится множество как сторонников, так и соперников или даже открытых врагов, стремящихся исходя из различных мотивов представить его как «новатора». В сугубо ортодоксальных кругах главным доказательством ереси и был как раз тот факт, что люди были новаторами, провозгласившими «новую истину». То же самое обвинение было выдвинуто спустя пять столетий во времена Контрреформации. Немецкое слово Ketzer (еретик) происходит от слова «катары», то есть «чистые». В XII в. вся Юго-Западная Европа оказалась под влиянием учений катаров, вальденсов и еще целой дюжины более мелких ересей. Так что в XII в. каждый интеллектуал, будь то теолог, философ или натурфилософ, имевший склонность к теоретизированию, оказался под огнем с трех направлений. Он должен был защищаться от нападок своих более консервативных коллег; от него ожидали, что он выступит против «еретических» новаторов, которым он мог вполне сочувствовать; и он мог оказаться в конфликте со своими коллегами, которые были «прогрессивными», как и он сам, но принадлежали к другой научной школе. Такая ситуация порождала очень сложные взаимоотношения и вела к драматическим, даже трагическим последствиям. Линии трех фронтов зачастую пересекались и безнадежно путались: «консерваторы» и «новаторы» оказывались то союзниками, то противниками, не способными прийти к взаимопониманию. Два характерных момента научной полемики проявились вновь со времен великих споров о природе Христа во II–VI вв. Во-первых, небывалый накал проводившихся дискуссий; и, во-вторых, взаимное недоверие и подозрительность их участников по отношению друг к другу. Этот дух раздора впоследствии никуда не ушел. Такая подозрительность привела к достойным сожаления последствиям. Несогласие с общепринятым мнением жестко подавлялось вследствие диктата догматического знания, что было следствием непонимания человеческой природы. XII в. дает нам яркие примеры так называемой
Интеллектуальный мир XII в. был обращен в равной мере как к прошлому, так и к будущему. Обращение к прошлому предполагало приверженность тысячелетней традиции познания триединого Бога в духе благоговейного страха и любви. Подобные божественные тайны можно было «понять» только через символизм и благочестивое толкование символов; они могли открываться человеку в образах и аллегориях, но не могли быть до конца понятыми. Обращение к будущему означало смелое и без всяких предрассудков принятие философии, которая включала в единую систему Бога, природу и человека. Ансельм Кентерберийский (1033–1109), ступив на порог XII столетия, частично принадлежал великой традиции прошлого, частично – неведомому будущему.