Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Ты б лучше дочь свою не грузила лишний раз, на ней живого места нет, а тебе и дела нет!

Мама села на край кровати и стала гладить холодной рукой Ингрид по голове, и это было неприятно. Мама попыталась разговорить её, но отвечать не хотелось. Хотелось лишь одного: чтобы мама ушла. Гладила она грубо, будто это камень был какой, а не голова дочери, и в воздухе витал дух тяжёлой вины, но никак не милости, сочувствия или хотя бы понимания.

– Мы приедем в город, и я отведу тебя к врачу… – сказала неуверенно мама.

Они ещё помолчали, и тут мама вспомнила, что Ингрид как-то привела домой подруг, которые застали неприятную сцену.

– О, может, папа твоей подруги сможет тебя осмотреть? Ну помнишь, ты зашла домой где-то месяц назад, а там ещё твой папа был… Тот ведь по этому специалист?

Господи, ну как они это делали?! Теперь любая мелочь напоминала Ингрид об утраченном Междумирье.

– Он венеролог… – ответила Ингрид согласно легенде, – а у меня болят почки…

Мама сначала безуспешно пыталась «поднять боевой дух» дочери, а потом перешла в наступление.

– И вообще, где и когда ты успела заболеть?! Сидела на холодном? Почему мне не сказала, что болит?

Её не особо волновало, что Ингрид вообще-то с этого начала. Дочь уже давно оставила всякие попытки доносить до мамы важную информацию о себе.

– Мам, иди к своей рассаде, пожалуйста. Дай мне полежать в тишине…

Она ушла, Ингрид осталась одна в своём закутке. Спина болела до рези в глазах. Бабушка Матильда принесла грелку, ругнув за то, что девочка где-то успела застудить спину. «О да, ругайте чаще, вдруг я от этого поправлюсь?» – думала Ингрид в такие минуты.

К вечеру у мамы из-за болезни Ингрид испортилось настроение. Она всё больше чувствовала себя виноватой и начала паниковать. Даже снова хотела вызывать скорую, вот только в деревне с этим были большие сложности. К тому же прабабушка оказалась против:

– Ещё чего, скорую вызывать!

– Ну а как ещё? – изумилась мама.

– Я в жизни к врачам не обращалась по таким делам. Только одним средством лечилась, ещё ни разу не подвело!

Ингрид слышала этот разговор из кухни, а в голове крутилась только одна мысль, как на заезженной пластинке: «Хельга бы нашла средство в один момент, Хельге это по зубам…» Всё это время Ингрид находилась в сознании и её температура никак не поднималась. Тут появилась прабабушка со стеклянной бутылкой в руках и маленьким стаканчиком – она отлила туда прозрачной жидкости и поднесла к губам Ингрид.

– На вот, пей, – сказала она.

Ингрид послушно сделала несколько глотков. На вкус это была обычная вода.

– Это хоть что, бабуль? – спросила Ингрид.

– Вода, мил моя, – бабушка улыбнулась в ответ.

Ингрид снова упала на подушку и свернулась калачиком. Дело клонилось к вечеру. Ингрид почесала шею и пальцем зацепила шнурок с медальоном. Тем самым, который ей подарил Нафан, который она носила, не снимая, уже полгода, который остался на память о Междумирье. Ингрид тяжело вздохнула. Эта вещь ещё раз всколыхнула память, оставшись неким медиатором, вызвав самые противоречивые чувства. Это был подарок Нафана в знак их дружбы, но сейчас стал символом предательства. Ингрид смотрела на голову грача, вырезанную на медальоне, и она больше напоминала ей не птичью морду, а маску Чумного Доктора, отчего становилось совсем не по себе. С другой стороны, выбрасывать его не хотелось, потому что это была последняя зацепка за мир, который был ей дороже всего.

«Что же ты такое? Что ты такое? Беречь мне тебя, или ненавидеть?» – думала Ингрид. Неожиданно для себя она провалилась в сон, а медальон остался лежать в ладони, его шнурок свисал вниз, почти доставая пола.

За ночь произошло что-то непонятное. Ингрид трясло во сне, ей было то жарко, то зябко, в ушах звенело, слабость навалилась такая, что она теряла сознание, обливаясь потом. Кровать стала мокрой, а рот слипся от сухости, пришла сильная жажда, но сил дойти до стакана воды не нашлось. Под утро Ингрид впала в крепкий сон, и пришли разные видения: и леденящий смех из лощины, и розовый снег, и тёмный проём двери после побега Нафана… Самым светлым, что ей приснилось, был снова белый маяк из княжества Триаскеле. Он стоял такой чистый и сияющий, а по небу к нему стекались воздушные корабли. Ингрид проснулась. Было уже очень светло, как в первое утро в поместье Георга Меркурия.

Она лежала тихо и неподвижно. Её губы пересохли, простыня за ночь стала вся мокрой и холодной от пота. Тут появилась мама и, стараясь демонстрировать бодрость, спросила:

– Ну как ты?

Ингрид попыталась что-то ответить, но не смогла: язык прилип к нёбу.

– Ты чего молчишь? – обиделась мама.

Ингрид, с трудом разлепив рот, снова попыталась что-то сказать.

К счастью, появилась прабабушка. Аскульда Петеровна сразу поняла, почему правнучка молчит. Она ткнула Иоханну пальцем в ребро и сказала:

– Чего стоишь, неси воды ей. – И вдогонку добавила: – Подсоли воду-то!

В глазах внучки Аскульда прочитала благодарность. Прабабушка засунула руки под одеяло:

– Ох, как вспотела. Я ж говорила, что святая вода – лучшее лекарство.