– В этой истории я замешан чуть больше, чем человек, который скрутил Нафана в день исчезновения Ингрид. В день осенних сборов, когда мы отправились в лагерь, я заметил, что Нафан приехал позже остальных на два или три часа. Я, конечно, не придал этому большого значения, поскольку многие добирались до места в разное время. Тем более, что Нафан самый младший, можно было подумать, что он просто заплутал по дороге. Однако ночью я застал его за странным действием. Сначала я подумал, что Нафан удалился на молитву. Но он молился совершенно не так, как обычно со всеми. Это, разумеется, насторожило меня. Нафан не видел меня. Будучи уверенным, что он здесь один, Нафан читал очень странное обращение и совершал жестовые знаки, которые мы не разучивали. Я не могу точно описать, что и как он делал, поскольку никогда не увлекался… подобными разделами… – Было видно, что Улаву трудно подобрать нужное слово – …кхм… заклинательства. Самым странным, что я увидел, был жуткий лиловый луч, возникший неизвестно откуда и вонзившийся в небольшой предмет в его руке. Действо всем напоминало мне церемониал, хотя я слышал о нём урывками. По возвращении же сюда я заметил, что Нафан находится в опьяняющем возбуждении, но при этом вскоре он провалился в глубокий продолжительный сон. А спустя несколько недель я мельком увидел, что у Ингрид стали появляться разные вещицы типа подарков. Разумеется, я не сразу стал подозревать их все, ведь Ингрид получала десятки разных маленьких подарков. Но с того времени я стал присматривать за Нафаном…
Жёсткое лицо Григория Амоса исказилось злобой:
– Тем не менее не так много доказательств вины именно моего сына. Может, наше королевство не уследило за кем-то ещё, кто мог провести церемониал? Если это сделать так легко, как утверждает один ученик? Неужели больше не было никаких странных находок, писем, сообщников? – хлопнул по столу рукой Григорий Амос. – ГДЕ ТРЕТИЙ МАЯК?!
Ингрид нырнула под стол, где у ножки её стула стояла путевая коробка. Рядом молча сидел неизвестно откуда появившийся гусь с видом сторожа. Девочка водрузила коробку на стол, чтобы все собравшиеся могли её видеть. Гусь тотчас взгромоздился рядом. Девочка хотела было отогнать птицу, но сразу признала в ней фамильяра Елены Евпсихии, который просто унюхал там фамильную вещь. Георг Меркурий едва заметно одобрительно кивнул, придавая Ингрид немного уверенности. Ингрид провела по коробке руками, чтобы та её вспомнила, и слегка подцепила крышку большими пальцами. Раздался слабый щелчок, коробка легко открылась. Ингрид вынула оттуда стакан, почти бесшумно поставила его на стол и стянула резиночку и плёнку.
– В течение года Нафан постоянно рассказывал, что дома у Фосфоросов есть напряжение, связанное с предстоящим бракосочетанием его старшей сестры Геллы. Ссылаясь на это, Нафан давал понять, что не хотел бы меня приглашать к себе, хотя другие ребята звали погостить наперебой. Он часто жаловался на своё здоровье и скандалы в семье. – Григорий Амос и Елена Евпсихия изменились в лице, будто бы некая тщательно скрываемая ими тайна стала открытой. – А подарил мне Нафан сразу после своего возвращения с осенних сборов именно этот странный предмет. Посмотрите, вот он, в стакане.
Не двигаясь с места, Григорий Амос посмотрел на стакан. Лицо мужчины переменилось. Если до этого его сковывал страх сопротивления, теперь в увеличенных зрачках застыл ужас поражения и вины. Елена Евпсихия смотрела на стакан с медальоном в упор, гусь же начал хлопать крыльями, словно говоря: «Смотрите же, вот он, вот он! То, что мы так долго искали!». Ингрид тем временем продолжала:
– Я очень ценила этот подарок Нафана и честно носила так, чтобы почти никто его не видел. Нафан не рекомендовал носить медальон рядом с крестиком – мол, чтобы верёвочки не спутались. Правда, тут надо было выбрать: не носить рядом с крестиком или не носить на виду. Второе мне показалось важнее, а первое – абсурднее. Дальше мне показалось странным, что скандалы в семье не затихают только из-за решения Геллы вступить в неравный брак, хотя ещё не было даже обручения. Нафан много раз намекал, что предпочёл бы для сестры жениха первородного. И ведь… если бы Гелла предпочла первородного жениха, то наследником княжества стал бы Нафан, верно?
Елена Евпсихия сидела бледной, как смерть. Григорий Амос побагровел от гнетущей злобы. Ингрид старалась на них не смотреть и говорила как на духу: