Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Нафан мне говорил, что все беды и несчастья в Междумирье происходят из-за недостатков людей на земле. Что пороки и грехи раскупоривают сферу и делают так, что Междумирье подвергается атакам демонов. И что людей за это надо наказать. И это меня пугало. Все подозрения вокруг Нафана казались туманными и неуловимыми, его невозможно было поймать и в чём-то обвинить. Да и по правде, я этого не хотела, всё же я считала нас друзьями. В какой-то момент я вдруг почувствовала, что Нафан – человек невероятной жестокости, а когда он бросил меня в гаражах, я в этом убедилась лично. Нафану было всё равно, что произойдёт со мной. Он хитростью забрал у меня портал и просто убежал. И теперь я вижу, что он задумывал это с самого начала. Судя по вашему рассказу, Деметрос Аркелай, Нафан специально установил все маяки на земле и планировал меня с мобильным маяком оставить на земле, чтобы прорыв сферы произошёл сразу на землю, минуя Междумирье.

По лицам Великой Княгини и братьев Триаскеле Ингрид поняла, что они думают в точности так же. Девочка продолжала:

– Видимо, Нафан считал, что, избавившись от земли, можно спокойно и безбедно жить в Междумирье. Но я думаю, что он допустил ошибку. Из ваших занятий по истории я помню, что Междумирье и земля связаны, и разорвать эту связь нельзя. Нельзя уничтожить землю, не задев Междумирье. Можно уничтожить Междумирье и оставить землю без защиты, но наоборот нельзя. И такая жестокость – это ещё больший… грех. – Ингрид не любила обвинять кого-то в грехах, тем более напротив неё сидел отец обвиняемого, но всё же произнесла это слово. – Грех, который опасен для Междумирья даже больше, чем подобное деяние на земле… Мы-то на земле привыкшие… Травля и злоба у нас порой обычное дело. Её не замечают, с ней не борются, её оставляют как есть. Мы привыкли к этому, как к грязи на улицах, как к вечному дождю, как можно привыкнуть к болезням. Только здесь, в Междумирье, я увидела, что можно по-другому. Когда тебя не тыкают циркулем в спину. Не выливают компот в сумку с учебниками. Не толкают в грязь. Не рвут страницы твоей книги и не ломают карандаши. Здесь я узнала, что это нормально, когда не унижают тебя, а интересуются тобой… – Ингрид запнулась, заметив, что слишком увлеклась рассказом о себе. – Нафан не знает, что это такое, он никогда не жил в таком, его окружали доброта и любовь, поэтому его поступок ужаснее в тысячу раз. Я поняла, что начала его бояться. Я очень не хотела нажить в его лице врага…

Искать дальше доказательства вины Нафана было бессмысленно, мозаика сложилась целиком. Григорий Амос закрыл лицо руками и затрясся, сквозь пальцы с лютой ненавистью глядя на стакан с медальоном, который полгода в поместье искала вся семья… Он начал беззвучно рыдать, его супруга, сидевшая молча всё это время, никак не отреагировала на это.

Ингрид стало очень жалко отца Нафана. Улав внезапно коснулся её кончиков пальцев под столом.

– Ингрид, конечно, из-за вашего доверия не тому человеку вы чуть не стали соучастником преступления. Вас использовали, но всё же благодаря вашей сообразительности… именно вы не допустили уничтожение Междумирья. Мы все здесь боимся предположить, что случилось бы, если бы план Нафана был претворён в жизнь целиком. Наша серьёзная ошибка в том, что мы оказались настолько невнимательны к причине, когда боролись со следствием… – резюмировала Архонтисса.

На душе Ингрид отлегло.

– Когда Хельга после вашего исчезновения пришла к нам, – заговорил Деметрос Аркелай. – Она помянула вскользь, что перед соревнованием по биатлону вы потеряли сознание. Как дочь целителя, Хельга позволила себе рассмотреть вас без ограничителя и… я должен попросить прощения за то, что мы слишком много возложили на ваши плечи… Вы доверительно рассказывали некоторые случаи Георгу Меркурию, но я не считал должным расспросить брата о вас внимательней. Мне стоило позаботиться об этом более. Простите нас, пожалуйста. Я был очень не прав… Я виноват как перед вами, так и перед всем Междумирьем.

Ингрид сидела удивлённой: впервые взрослый попросил у неё прощения за то, на что она и не обижалась. Она даже не знала, как реагировать.

Вдруг раздался низкий скрипучий голос Елены Евпсихии:

– А мой сын сейчас лишился рассудка. И вряд ли придёт в себя…

Через минутное молчание Ингрид сказала:

– Я бы хотела увидеть Нафана.

Георг Меркурий посмотрел на неё:

– Вы уверены?

– Да, я хочу посмотреть в глаза человеку, из-за которого я чуть не погибла.

– Я протестую! – внезапно выкрикнул Григорий Амос, открыв лицо с отёкшими от слёз глазами.

– А вы теперь не можете протестовать. Ингрид имеет на это право, – ответила Архонтисса.

Ингрид почувствовала за собой стену, на которую можно было опереться. Это было новое, незнакомое ей ранее ощущение.

– На этом, я полагаю, всё, – сказал Георг Меркурий.

– Да, теперь можно навестить Нафана, – ответила Княгиня.

Беседа была окончена. Георг вывел Ингрид и Улава за дверь, сам остановился в проёме и сказал в сторону Княгини и брата:

– Наживать врага в лице Ингрид ещё страшнее, чем в лице Нафана…