Мировая революция. Воспоминания

Австрия своей односторонней немецкой, а потом и венгерской политикой сама вела славянские народы к сближению; вполне естественно возник, как его назвал Гавличек, малый панславизм; кроме него был еще и большой панславизм (полагающийся на Россию, Сербию, Черногорию и Болгарию).

В абсолютистическую эпоху панславизм не мог проявлять себя политически; но в сравнительно больших размерах он проявил себя Славянским съездом в Праге в революционный 1848 г.; после пореволюционной реакции парламент в Вене сближал политически славянские народы Австрии.

Национальное и лингвистическое родство приводили естественно мысли славян к культурной взаимности; это родство гораздо глубже и интимнее, чем, например, у романских и германских языков, а потому у панславизма есть более естественные национальные и лингвистические основы, чем у панлатинизма и пангерманизма (повторяю, сужу с национальной и лингвистической точки зрения). Коллар (ученик Гердера!) формулировал программу славянской взаимности в смысле чистой человечности и просвещения: славянин для него соответствовал понятию человека, а славянские политические идеалы чистой демократии, которую обычно относили до более или менее отдаленной мифологической эпохи или приписывали отдельным славянским народам («голубиный народ» и т. д.). Коллар ожидал, что своеобразная и высшая культура славян спасет и западные народы; славяне станут во главе народов и человечества, они займут место западных народов, уходящих с исторической сцены и разлагающихся. Подобно тому, как у нас Коллар, в то же приблизительно время в России провозглашали мессианизм славянофилы; подобный же мессианизм проповедовали и поляки – славянская, русская, польская культуры спасут не только славянство, но и остальные народы и все человечество. Чешская культура основана на реформации и просвещении; подобным же образом из эпохи Просвещения вырастают и югославянские мессианисты; русская культура основана на православии, польская на католичестве.

Все эти теории были сформулированы своими главными представителями совершенно не политически – это была программа культурной и духовной взаимности, это не был политический панславизм; в более позднюю эпоху, не без влияния пангерманистов, панславизм, первоначально культурный, начал приобретать у некоторых политиков и философов истории политический характер.

Славянский панславизм нельзя научно обосновать, как нельзя обосновать и мессианские стремления пангерманцев и тому подобные явления. Я относился всегда скептически ко всем этим без различия философским или политическим теориям. Я не могу некритически принимать славянского мессианизма, подобно тому, как я не принимал и одностороннего преклонения перед западной культурой. Разговоры об упадке Запада, которые вели славянские и германские мессианисты, научно ни на чем не обоснованы; я отвергаю также теорию об упадке Германии и подобным же образом отрицаю культурную философию Шпенглера. Более глубокое знание культуры всех народов, философская критика их культурного развития приводит нас к культурному синтезу, не только к славянской, но к всенародной взаимности. Поэтому на старую программу «Ex oriente lux?» я отвечаю: да, но также и «Ех occidente!». Вся наша история, наше географическое положение ведут нас к этому синтезу.

В действительности этот синтез уже осуществляется у всех народов. Нет необходимости доказывать, как всюду культивируют отовсюду пришедшую науку и философию, как отдельные народы дополняют друг друга в этой области и как они взаимно влияют; я не буду указывать, как все народы усваивают результаты совместной технической и вообще внешней цивилизации. Что касается литературы и искусства, то мы внаем, что славяне давно и постоянно жадно впитывают западную литературу; в противовес Запад охотно, а в последнее время даже напряженно принимает русскую культуру. Известный романист Поль Адам уже много лет тому назад сказал: «Il faut que l’Empire d’Orient et celui d’Occident s’épousent»; a Поль Адам был среди иных французским и романским мессианистом.

Я уже обращал внимание, как в западных литературах, во Франции, Англии, Америке и Италии усиливалась перед войной литературная взаимность: эти европейские течения не пострадали от войны, а после нее развиваются весьма многообещающим образом.

Европеизм не противоречит здоровому ядру колларовской взаимности, наоборот, он его дополняет и довершает; европеизм исключает лишь романтический мессианизм и шовинизм. Поскольку мессианизм обратил внимание на некоторые положительные свойства и особенности народов, постольку это является его заслугой. Реалистическая критика не будет лишь отрицать мессианизм, она даст оценку всех живых культурных элементов и подготовит, таким образом, тот органический синтез, который не будет ни национальным, на противонациональным, а, наоборот, национальным – каждый народ будет развивать свой национальный характер и свои национальные особенности под влиянием всех жизненных, сильных культурных элементов и направлений.