Тогда скажи мне, Критий, как человек выберет правителя, который будет править им? Разве не выберет он того, кто прежде наведет порядок в себе, зная, что влияние на граждан любого решения, которое проистекло от гнева, или гордыни, или тщеславия, может быть преумножено тысячекратно?
[141]Конфуций согласился бы также с Томасом Джефферсоном, который считал, что «все искусство правительства заключается в искусстве быть честным».
5. Вэнь.
Последним в конфуцианском гештальте фигурирует понятие вэнь. Оно относится к «искусствам мира» в отличие от «искусств войны» – к музыке, живописи, поэзии, к культуре в целом в ее эстетическом и духовном проявлении.Конфуций чрезвычайно высоко ценил искусство. Простой напев однажды так заворожил его, что три месяца он не замечал, что ест. Людей, равнодушных к искусству, он считал людьми лишь наполовину. И все же не искусство ради искусства внушало ему уважение. Сила искусства, способная преображать человеческую натуру и склонять ее к добродетели, – вот что впечатляло его: сила, облегчающая (путем облагораживания души) уважение к другим, которое иначе достигалось бы с трудом.
Философ сказал: «Ученики (дети), почему не изучаете Книгу Стихотворений? Ведь она может воодушевлять, может служить для того, чтобы видеть свои достоинства и недостатки, может делать человека общительным, может вызывать (законное) негодование; в семье – научить служить отцу, в государстве – правителю (государю)»
[142].В представлениях Конфуция о вэнь
присутствует дополнительный политический аспект. Чем достигается успех в международных отношениях? В этом случае легисты опять отвечали с позиций физической мощи; им вторил Сталин в нашем столетии, когда на вопрос о том, как он учитывает реакцию папы римского в действиях, задуманных против Польши, ответил вопросом: «А сколько у него дивизий?» Посыл Конфуция был типично другим. В конечном итоге победа достается государству, которое развивает высочайший вэнь, наиболее возвышенную культуру – государству, обладающему лучшей живописью, самой благородной философией, величайшей поэзией, и свидетельствующему о понимании, что «нравственный облик окружения составляет его превосходство». Ибо в конечном итоге именно это вызывает непроизвольное восхищение людей повсюду. Галлы были свирепыми воинами, но обладали настолько примитивной культурой, что их считали варварами; но как только они узнали, что представляет собой римская цивилизация, ее превосходство оказалось настолько очевидным, что после завоеваний Цезаря галлы больше никогда не поднимали общих восстаний против римского владычества. Конфуций не удивился бы этому.Конфуцианская программа
Предположим, что продуманные традиции, которые стремился сформировать Конфуций, имелись в наличии. Какой казалась бы китайцу жизнь, встроенная в их рамки?
Она привлекала бы как бесконечная программа самосовершенствования с целью стать в большей мере человеком. В рамках конфуцианского замысла хороший мужчина или женщина – человек, который всегда стремится стать лучше.
Эта программа осуществляется не в вакууме: речь идет не о йогах
, удаляющихся в горные пещеры, чтобы обрести Бога в себе. Совсем напротив: конфуцианец, настроенный на самосовершенствование, ставит себя точно в центр постоянно меняющихся и нескончаемых перекрестных потоков людских взаимоотношений и не желает, чтобы дело обстояло иначе; праведную жизнь в уединении Конфуций считал бессмысленной. Суть не только в том, что человеческие взаимоотношения приносят удовлетворение; конфуцианское утверждение имеет более глубокий смысл. Скорее, в отрыве от взаимоотношений с людьми нет своего «я». Это «я» и есть центр взаимоотношений. Оно создается в процессе общения «я» с другими людьми и определяется совокупностью его социальных ролей.