Миры Артура Гордона Пима

На следующее утро я заглянул к доктору Каслтону, и он, по обыкновению любезный и услужливый, не просто позволил мне навестить своего пациента, Петерса, но и предложил подождать до завтра, ибо знал, что Петерс в течение дня пришлет за ним (и вообще может прислать с часу на час) – а как только вызов поступит, он известит меня, и мы вместе отправимся к старому моряку, который, по словам доктора, живет в двухкомнатном бревенчатом домишке совсем один.

Глава четвертая

Приглашение доктора Каслтона присоединиться к нему пришло раньше, чем я ожидал: вскоре после полудня того же дня, когда он пообещал взять меня с собой к Дирку Петерсу, я получил записку, в которой говорилось, что, если мне удобно, в два часа он будет ждать меня у гостиницы, готовый отправиться к старому моряку.

За несколько минут до назначенного времени я уже стоял у главного входа «Лумис Хаус», и ровно в два доктор Каслтон подкатил в легкой четырехколесной коляске с откидным верхом, запряженной парой лошадей. Он пододвинулся, освобождая мне место по левую руку, и мы тронулись в путь.

Мы проехали целую милю по главной улице в западном направлении, прежде чем покинули пределы города. Затем мы выехали на укатанную грунтовую дорогу, и великолепная пара резвых черных лошадок пустилась крупной рысью. Доктор Каслтон сказал, что мы достигнем места назначения – находившегося в десяти с лишним милях от города, – через сорок минут, и так оно и вышло. По грунтовой дороге мы двигались со скоростью около двадцати миль в час, но, покрыв три или четыре мили, свернули на узкую дорожку, которая вскоре начала петлять по холмистой местности, но, даже здесь доктор снижал скорость до десяти-двенадцати миль в час лишь на самых неровных участках.

Когда мы вот так, с ветерком, катили в легкой коляске по извилистой дороге среди могучих дубов и кленов, набирая скорость на крутых спусках длиной пятьдесят-шестьдесят футов, замедляя движение на подъемах и порой гулко грохоча по ветхим дощатым мосткам, доктор заметил, что Петерс безнадежен и умрет в ближайшие дни, если не часы. «Старый Петерс, – сказал он, – последние два-три года практически не имел средств к существованию. Одному Богу ведомо, на что он жил после того, как утратил способность работать. Даже его крохотная ферма заложена». Я выразил доктору удивление тем обстоятельством, что он готов проехать в общей сложности двадцать с лишним миль, дабы нанести визит одинокому старику, болезнь которого считает неизлечимой и от которого не может ожидать гонорара. Я выслушивал суждения Каслтона с неизменным любопытством. Многие его представления о жизни отличались таким своеобразием; его воображение, неизменно живое, зачастую порождало фантазии столь причудливые; его умонастроение менялось так быстро и резко, а чувства, зачастую самые приземленные, порой вдруг обретали столь возвышенный характер, что он наверняка вызвал бы у меня интерес даже в обстоятельствах менее обыденных и скучных, нежели обстоятельства моего пребывания в Беллву до настоящего времени. Когда я выразил легкое удивление тем, что он тратит столько времени и сил без всякой денежной выгоды, доктор Каслтон ответил: