Миры Артура Гордона Пима

Через пять минут после ухода Бейнбриджа, когда я хвалил Артура за молчание и во всех прочих отношениях достойное поведение, в комнату ворвался доктор Каслтон. Он в общих чертах знал историю Петерса вплоть до событий, описанных накануне вечером. Казалось, он не горел желанием узнать факты, которые доктор Бейнбридж терпеливо и с великим трудом выведывал у старого моряка, или же на удивление хорошо скрывал свое любопытство. Все же, он предпочитал узнавать от меня продолжение истории и каждый день находил время повидаться со мной и намекнуть на свое желание получить новую информацию. Поэтому я сразу понял, с какой целью он явился ко мне, и коротко перечислил факты, изложенные Бейнбриджем вчера и сегодня вечером.

– Да-да, – сказал Каслтон, – понимаю-понимаю. Богатые люди, но в деньгах нет пользы; бедные люди, но бедность не в тягость. Чушь в духе Бейнбриджа – он не выведает у Петерса ничего толкового на сей счет. Деньги, но не имеющие ценности! Ну да ладно: Бейнбридж молод и полон самых несуразных идей. В следующую очередь он заявит, в Хили-ли нашли способ сделать жизнь тунеядцев и подонков такой же полезной и приятной, как жизнь людей трудолюбивых и нравственных. Он просто подводит философскую базу под собственные теории. Люди не откажутся от денег, даже если им придется изготавливать оные из собственной кожи, и деньги всегда будут иметь покупательную силу – да, и в части наемного труда тоже. Ни один народ никогда не удовлетворит все свои потребности, ибо люди вечно будут придумывать новые потребности – и гораздо быстрее, чем удовлетворяются старые. Положим, они получат всю необходимую пищу и одежду, причем практически без труда; но они всегда будут хотеть вещей, которых не в состоянии добыть. До тех пор, покуда люди занимаются разными видами трудовой деятельности – обеспечивают общество разными предметами первой необходимости, – будет существовать товарообмен; а в условиях товарообмена здравый смысл непременно изобретет некое средство обращения, то есть деньги. И до тех пор, покуда один человек превосходит другого умом или физической силой, он будет иметь больше средств удовлетворения своих потребностей, нежели другой; и по мере того, как различия будут углубляться и люди разных темпераментов будут развивать разные наклонности (одни – движимые потребностью тратить; другие – движимые желанием копить на вечный черный день), неизбежно возникнут стабильные способы сохранения ценностей. Да бросьте! Кому хочется, чтобы все люди, умственно и физически, были вылеплены по одному образцу – причем столь ничтожному? Для совершенствования мира необходимы не безбедное существование и изобилие материальных благ, но лишения и тяготы.

Почему бы не призвать все человечество в ряды огромной армии, дабы вся гражданская жизнь жестко регулировалась в части своих потребностей и форм удовлетворения оных, постоянно находясь под командованием… ну, большинства таких вот пехотинцев? Это единственный известный мне способ избавиться от денег – и жить.

Каслтон на мгновение остановился – как в своем словоизвержении, так и в расхаживании взад-вперед по комнате, – а затем возобновил и первое, и второе.

– Я не знаю ничего более идиотского, чем все эти громкие протесты против богатства. Сам я человек бедный: коли я перестану зарабатывать на хлеб из года в год, я помру от голода или залезу в долги. Но я не променяю свои надежды на материальное благосостояние (разумная цель стремлений каждого американца и англичанина) на удовольствие увидеть, как все богачи умирают голодной смертью – или горят в аду. Подобные протесты свидетельствуют о плебейском – или, по крайней мере, о постыдно детском – складе ума. Я не знаю ничего, более глупого или более жестокого. Преследование евреев является одной из сторон все той же абсурдной позиции. Это глупо, поскольку если отказывать в праве владения капиталом людям, которые лучше других умеют делать деньги, а следовательно, и распоряжаться ими, тогда коммерция должна занять самое скромное место в жизни общества – на самом деле, просто сойти на нет. А это означает жалкую нищету для всех, за исключением кучки избранных представителей государственной и церковной власти. Это жестоко, поскольку неразумно и носит характер несправедливой мести. Это протест неразвитого ума, протест толпы; а толпа всегда жестока.

Если мы беспощадно подавим всех, чей капитал свидетельствует о неких прошлых или настоящих услугах, которые общество потребовало и оплатило, мы лишимся полезных для мира людей: нам ведь известно, что они разбогатели не за счет бедняков, но за счет людей, владевших материальными благами; а я по личному опыту знаю – и могу торжественно поклясться, – что в земном мире никто ничего не получает задаром.