Миры Артура Гордона Пима

За разговором Медозус извлек из кармана щепоть сухих коричневых листьев и отправил в рот, как сделал бы американский плантатор-табаковод, жующий неизмельченный табачный лист. Петерс был заядлым табачником и при виде таких действий, наводящих на мысль о любимой травке, пришел в великое волнение, ибо уже много месяцев не видел ни крошки табака. Когда выяснилось, что Медозус отправил в рот именно табак и что в долинах здесь произрастают разные сорта дикого табака, Петерс решил утолить страстное желание, уже давно неотступно его преследовавшее, и попросил у Медозуса немного табака. Молодой человек с готовностью откликнулся на просьбу, но когда попытался перебросить через пропасть комок табачных листьев, тот упал в пропасть и кружась полетел к воде, бурлившей почти двумя милями ниже. Медозус собирался повторить попытку, но Петерс знаком остановил его, а потом произошла замечательная, хотя и поистине жуткая вещь – ради рассказа о которой я и отклонился от основной темы.

В тот момент Петерс стоял в пятнадцати футах от края расселины, имевшей здесь около двадцати футов в ширину – и даже здесь, где глубина ущелья была на две тысячи футов меньше, чем милей дальше, до яростного потока и россыпей огромных лавовых камней внизу было восемь тысяч футов, самое малое. Все произошло так быстро, что никто не успел испугаться. Петерс, по-обезьяньи длинные руки которого свисали до середины голени, слегка наклонился и уперся кулаками в землю. Потом – как сделал бы хромой на костылях, рывком перебрасывающий свое тело вперед, но с быстротой молнии, – Петерс совершил два стремительных прыжка, после второго оказавшись на самом краю расселины, а в следующую секунду перелетел через ужасную пропасть и приземлился на другой стороне так мягко, как приземляется кошка после шестифутового прыжка, – и казалось, это не потребовало от него особых усилий. Он взял табак и приготовился прыгнуть обратно.

Петерс упомянул о прыжке через расселину лишь потому, что тогда был настолько одержим желанием заполучить табак, что навсегда запомнил данный эпизод; на самом деле, он врезался Петерсу в память почти так же глубоко, как древний старец с «белоснежной бородой и глазами бога».

Я пытался узнать, как именно он прыгал: отталкивался ли от земли ногами или руками, или же руками и ногами одновременно, – но безуспешно. Полагаю, он сам не знает: он действовал, повинуясь животному инстинкту, – и больше здесь ничего не скажешь. Старик не знает своего точного возраста, но по моим оценкам, в настоящее время он составляет семьдесят восемь – восемьдесят лет, из чего следует, что в пору пребывания в Хили-ли Петерсу было двадцать восемь – тридцать лет. По-видимому, в целом он обладал физической силой, равной силе трех обычных мужчин, но силой рук мог сравняться с пятью-шестью такими мужчинами. Вы сами рассказывали мне, как он в припадке безумия согнул железую кочергу и переломил толстую дубовую жердь, – а ведь вы видели перед собой восьмидесятилетнего инвалида! О, в двадцать восемь лет Петерс был могуч, как Самсон, и проворен, как тигр. Рассказ о прыжке через пропасть заставил меня вспомнить некогда прочитанные мной научные труды, посвященные человекообразным обезьянам, в частности, орангутанам Борнео.

Однако вернемся к теме. Спасательный отряд двинулся дальше, попрощавшись с Медозусом, который, когда они уже разошлись футов на двести, обернулся и крикнул: «Ты бы лучше остался с нами, Дирегус! Нам здесь не приходится прятаться, когда мы играем в… и в… (он упомянул названия двух чрезвычайно жестоких спортивных игр, запрещенных законом на всех островах королевства Хили-ли и аналогичных нашим футболу и борьбе). Отряд продолжал путь в гору, останавливаясь на привалы, когда возникала необходимость передохнуть. Опасаться наступления ночной тьмы не приходилось, ибо свет кратера здесь был очень ярким – на отдельных открытых участках даже ослепительным до боли в глазах.

Через несколько часов трудного восхождения спасательный отряд из четырех человек (Дирегус взял с собой лишь одного гребца) увидел в полумиле впереди крутой склон вулкана и край Кратерного озера, хотя по кратчайшему из всех возможных путей идти до него оставалось еще почти две мили. Неизвестно – и навсегда останется неизвестным, – увидела или нет Лилама своих приближающихся друзей, но в тот момент откуда-то сверху донесся пронзительный крик. По мнению Петерса, Лилама заметила спасательный отряд, поскольку крик не производил такого впечатления, будто девушке грозит сиюминутная опасность. Сигнал – коли это был сигнал – не повторился, да они и не ждали повторения. Все они устремились вперед с удвоенной энергией и очень скоро (если учесть трудность подъема) достигли места, откуда, по их предположению, раздался крик.