Миры Гарри Гаррисона. Том 14

— Техники за это получают деньги. Надо же им чем-то заниматься. Послушай, что, если мы на некоторое время забудем о работе и один вечерок отдохнем? Поедем в Старый Город. Там, я слышал, есть одно местечко. Называется «У Шарма». Настоящая ритуальная кухня и развлекательная программа.

— Давай поговорим попозже? Сейчас мне действительно некогда…

— Господи, да тебе всегда некогда. Я вернусь к 17.30. Может, надумаешь.

Он сердито вышел, но автоматическая пружина не позволила двери хлопнуть.

Что-то ушло из их жизни. Но что? Он любил Литу, она любила его — в этом он был уверен. Каждый из них занимался своей работой, но раньше это не вызывало конфликтов. Бывало, всю ночь они работали в одной комнате в полном согласии. Потом, с первыми проблесками зари, пили кофе, охваченные приятной полусонной усталостью, заваливались в постель и любили друг друга. В последнее время все изменилось, и он не мог понять почему.

Он сел в ближайший лифт и произнес: «Пятьдесят». Двери закрылись, и лифт плавно пошел вниз.

Сегодняшний вечер они проведут вместе. Он твердо решил, что на этот раз все будет иначе.

Уже выйдя из лифта, он обнаружил, что попал не на тот этаж. На пятнадцатый вместо пятидесятого. Анализатор чисел в лифтовом компьютере почему-то всегда путал эти два этажа. Двери закрылись прежде, чем он успел вернуться, и он заметил двух стариков, хмуро на него смотревших. Не дожидаясь следующего лифта, он повернулся и торопливо прошел в холл. Там было еще несколько стариков. Одни прохаживались, шаркая по полу, другие передвигались в инвалидных колясках. Гаст старался смотреть прямо перед собой, чтобы не встречаться с ними взглядом. Они злились, если здесь появлялся кто-нибудь из молодых.

Ну что же, его тоже не слишком радовало, что старики заняли совершенно новое здание. Его здание… Нет, так нельзя. Прискорбно, что подобная мысль пришла ему в голову. Здание было не его. Просто он работал в команде проектировщиков, потом остался, чтобы участвовать в строительстве. Старики имели такое же право находиться здесь, как и он. А может, даже большее, поскольку это их дом.

Удачный компромисс. Новый Город проектировался для будущего, но будущее не спешило, поскольку почти все в мире можно ускорить, кроме развития плода. Девять месяцев от зачатия до рождения. Все равно — в пробирке или в утробе матери. После рождения медленно потянется детство, промелькнет юность. Слишком расточительно все эти годы содержать пустующее здание, И сюда подселили стариков, брошенных в дебрях перенаселенного мира. Новейшие методы гериатрии помогали поддерживать их силы. Они вместе старели — последние представители вырождавшихся поколений. Детей было меньше, чем родителей. Внуков еще меньше. Страх перед надвигавшимся голодом, болезнями, всеобщей потерей жизнеспособности крепко засел в них.

Нельзя сказать, что они отказались от продолжения рода сознательно. Руководствуясь лишь своим эгоизмом, они продолжали бы жить так, как жили все предыдущие поколения в человеческой истории: «На наш век места хватит».

Но тут началось бурное развитие гериатрии, появились новые лекарства. Перед таким соблазном человечество не смогло устоять.

Чем меньше детей, тем на большую помощь можно было рассчитывать. Рождаемость тут же упала до нуля. Обитатели перенаселенного мира не желали делить его со своими детьми.

В результате у каждого ребенка, кроме родителей, было еще полдюжины престарелых родственников. На каждую семейную пару приходилось десять-пятнадцать таких родственников.

Не могло быть даже речи о том, чтобы этот поток стареющих людей влился в новое поколение. Не хватило бы ни места, ни средств для их содержания. Эта проблема тяжелой ношей легла на плечи правительства.

И все же, несмотря на чудеса медицины, численность населения стала, в конце концов, уменьшаться, с каждым днем требуя все меньше затрат, как отслужившее свой век оборудование. Когда строились новые города, предназначенные для жизни будущих, научно спланированных поколений, было принято мудрое решение переселить туда стариков. Там их можно было обеспечить всем необходимым при минимуме затрат. Старые города вздохнули бы с облегчением, избавившись от непосильного бремени.

Поскольку лекарства плохо помогали тем, кто перешагнул рубеж полутора столетий, можно было установить расписание так называемого «ухода». Никто не хотел произносить слово «смерть». И по мере «ухода» теперешних обитателей здание могло бы заселяться подрастающим поколением.

Все справедливо. Если только не заезжать на этажи, отведенные для стариков.

Глядя прямо перед собой, Гаст быстро прошел по коридору, похожему на улицу, избегая людей и не обращая внимания на котельные, ванные комнаты, тропические сады и пляжи по обе стороны коридора. Он почувствовал облегчение, дойдя до следующей группы лифтов. На этот раз он очень четко произнес «пятьдесят» после того, как двери закрылись.