Миры Пон Джун-хо. Культовый режиссер и его работы

Еще более символичным кажутся места обитания обоих. Маленькое (в его понимании) прямоугольное логово чудовища находится на северной стороне моста Вонхёндэгё, в то время как жилище Кан-ду – маленький прямоугольный магазинчик на берегу реки Ханган. Обитель каждого заполнена едой (в понимании каждого), и оба время от времени дремлют в своем логове. И монстр, и Кан-ду посещают жилище друг друга.

Монстр символизирует низший класс. Фактически у места жительства Кан-ду, который обитает в тесном и скромном магазинчике на берегу реки Ханган, и логова монстра, куда стекается вся грязь из реки, есть сходство. История «Вторжения динозавров» тесно связана с проблемой классового неравенства. Тот факт, что Кан-ду, изображая монстра, использует мусорное ведро в качестве дома чудовища, а старый телефон, которым (по словам дочери) стыдно пользоваться на людях, для изображения Хён-со, также наверняка несет смысл классового неравенства. (Если бы в ситуации, где семантический образ дочери представлен телефоном, Кан-ду приобрел Хён-со новый телефон, это могло бы стать намеком на возможность социального подъема. Однако деньги, которые он копил, были отданы в качестве взятки и бесследно исчезли в коррумпированных проявлениях дна этого общества.)

Помимо монстра, в канализационной трубе обитают братья Се-чжин (Ли Чже-ын) и Се-чжу. Эти юные мальчики представляют самую уязвимую группу в этом фильме. Сильные стремятся отделить реку Ханган со всеми ее просторами и панорамным видом от темных, узких и затхлых сточных труб, как будто это два совершенно разных мира. Но, как объясняет Се-чжин младшему брату, когда они выходят из канализации к реке, сточные трубы соединены с рекой Ханган. Канализация не находится вне реки, но является ее неотъемлемой частью.

Канализация оказала негативное влияние на Ханган не потому, что она источник загрязнения. На самом деле, виновник ее загрязнения – некто из высшего класса, который выливает токсичные вещества. Таким образом, жители сточных труб не являются заразным вирусом. Напротив, их жилье было осквернено преступлением высшего класса.

Се-чжин говорит, что миры сточных труб и реки Ханган соединены между собой, а затем, воруя еду в продуктовом ларьке, утверждает, что это не воровство, но «сори»[168]. Он считает, что «сори» – уникальное право обделенных, и это отличается от простой кражи. Именно поэтому, когда Се-чжу хочет забрать несколько мелких купюр, старший брат останавливает его.

Это может показаться казуистичным[169], но для Се-чжина важно именно то, кто совершает кражу. Ему неважно, кого грабят, богатого или бедного, но если вор – голодный, то это уже «сори», а не кража. Се-чжин крадет еду не из дома богачей, а из скромного магазинчика, который принадлежит семье Кан-ду, и для него это не проблема. По его логике, каждый голодный человек имеет священное право получить еду от кого бы то ни было.

В детстве никто не заботился о Кан-ду, и он был вынужден выживать, бродя по фермам и питаясь за счет «сори». После смерти Се-чжина о Се-чжу в течение некоторого времени заботится Хён-со, но затем и она погибает. В конце фильма забота о Се-чжу переходит на Кан-ду, и это не является случайностью. Повзрослевший Кан-ду словно заботится о себе в детстве, то есть о том, кому тогда никто не оказал поддержки.

И в этот момент Кан-ду не протягивает Се-чжу кошелек с монетами. (В этой картине каждый раз, когда передаются из рук в руки деньги, происходит что-то нехорошее.) Он будит спящего Се-чжу и кормит его. Это происходит не из чувства сострадания к ребенку, а потому что у каждого голодного человека есть священное право на еду. Если государство, обязанное заботиться об уязвимых, уклоняется от своей ответственности, то слабых начинают кормить те, кто чуть менее голоден. Здесь важно не то, как перераспределить богатства, а то, как обеспечить бедным право на выживание.