Мисс Лодж

После его ухода, Мэри выскользнула в сад. Ей надо было побыть в одиночестве. Боже, почему мистер Треверс уехал? Мэри не могла прийти в себя после этой новости. Она не имела права надеяться. Но могла ли она осуждать мистера Треверса, что некоторыми своими поступками он дал ей надежду и вознёс на седьмое небо от счастья? Его слова, его голос, его взгляд — всё, казалось, говорило о расположении к ней. Неужели она ошиблась, читая чужое сердце. Ведь ей казалось, что это явные признаки чего-то большего в его отношении к ней были искренни. Если же всё это — неправда, если всё это — лишь игра её собственного воображения то, что ей теперь делать? Если он никогда не вернётся? Тогда её ожидает унылая жизнь, полная мрака, отчаяния и разочарования. В чём ей найти утешение? В том, что она честно выполняет свой долг, и чиста перед Богом и людьми? Нет, это — слабое утешение. Мэри была достаточно избалованной девушкой, совсем не готовой к ударам судьбы, и она не могла найти того утешения в религии, которое нашла бы всякая разумная и серьёзная женщина. Но судьба не спрашивает нас, когда надо нанести удар. И вот меч был уже занесён, и кто, не зная, мог бы избегнуть его?

Она села на лавочку в полном смятении и горе и зарыдала. Её горе было настоящим, неподдельным и, казалось, не ведало утешения. Всё больше и больше она растравляла его, возвращаясь мыслями к словам и поступкам мистера Треверса. Никто не мог ей сказать, что она поступает неразумно. Но Мэри не могла найти утешения даже в слезах. Она встала и начала расхаживать по саду. Почему он уехал? Может быть, она чем-то обидела его? Может быть, полковник ошибался, и он не забыл ещё миссис Кронфорд? В сотый раз задавала она себе эти вопросы и не находила ответа.

Для Мэри потянулись долгие несчастные дни. Она не умела утешать саму себя, а друзей, желающих ей помочь, не было. Изредка заходил полковник Фарджел и говорил, что отправил письма, но ответа не получил. У Мэри в голове уже всё смешалось. Ей было всё равно, что подумает мистер Треверс, лишь бы он узнал, как ей тяжело, как она страдает.

Она не могла найти облегчения даже в душевной беседе. Мег всё ещё была в Лондоне, а, кроме неё, подруг у Мэри не было. И, судя по всему, кузина не собиралась возвращаться. Её отношения с мистером Скоттом становились всё определённее, и двигались к своей логической развязке. В двух письмах, что получила Мэри, Мег писала с восторгом о мистере Скотте, уже не скрывая своей влюблённости в него. Она со смущением признавала, что чувства к мистеру Треверсу были поверхностны. Это скорее была потребность влюбиться в какого-нибудь джентльмена, наделив его сказочными чертами принцев из романов, чем настоящее чувство. Кузина спокойно восприняла слухи о влюблённости Мэри в мистера Треверса, только попеняла на скрытность девушки. Мэри же не могла не рассказать своей подруге хотя бы о краткой доле тех чувств, которые испытывала. Она соблюдала осторожность, но боль рвалась на бумагу. И, наверное, Мег, несмотря на своё легкомыслие, что-то всё-таки почувствовала.

Сегодня Мэри получила от кузины письмо, в котором та явно волновалась за подругу. Девушка села на любимую скамейку в саду, чтобы перечитать его ещё раз и решить, каким должен быть ответ.

"Дорогая моя кузина! Очень рада твоему письму.

Боже, не могу так церемонно тебе писать! Как замечательно, что ты тоже влюблена и надеешься на ответное чувство. Конечно же, я никому не расскажу об этой тайне. Кроме Эдварда, разумеется. Но ты не бойся, он говорит только то, что я разрешу.

Мэри, мне показалось, в твоём письме была какая-то тревога. Чего ты боишься? Думаешь, что мистер Треверс равнодушен к тебе? Как такое возможно? Даже я по твоим письмам поняла, какую надежду он тебе дал. А он ведь не из тех, которые могут забавляться, играя чувствами других людей. Знаешь, я всем говорю, что моя кузина — образец красоты, ума и добродетели и, пожалуй, иногда даже ревную, что тебя заочно любят больше, чем меня. Но это я шучу. Конечно же, из нас двоих ты — самая лучшая. Я буду рада услышать любые новости о тебе и о мистере Треверсе.