Мисс Неугомонность

— О том, что от меня ты даже невинную шутку воспринимаешь как оскорбление и нападки на тебя.

— Да я с тобой серьезно пытаюсь поговорить, а ты только и делаешь, что выводишь меня из себя. Ты выводишь меня! А не я тебя!

— Чем же это? Хвалю задницу Алеены в твоем присутствии? Обсуждаю ее, как что-то само собой разумеющееся, с Ронни? Или воркую с кем-то из обслуживающего персонала? Может, подкатываю к твоим подружкам и сестрам?

— Да что ты все выдумываешь? — Я даже прихлопнула ладошками по столу от злости.

— Вот ваши блинчики, голубочки. И сиропик кленовый. Свеженький, этого года. Сами делаем. Попробуйте! С нашими блинчиками, да наш сироп — просто объедение. Сладкий, как сама любовь! Кушайте, птички мои, — Симона, поставив на стол две огромные порции блинчиков и стеклянный графин с прозрачным, как янтарь, ароматным кленовым сиропом, одарила нас широкой дружелюбной улыбкой. — Вы бы, может, остались переночевать тут? У нас не мотель, конечно, но такой милой парочке молодоженов, попавших в снежную метель, я местечко найду. Там даже кровать широкая — поместитесь. Подумайте. Я недорого возьму.

— Нет, спасибо.

— Ни в коем случае!

— Ну смотрите, как знаете. И ведь сразу видно, что молодожены. Даже говорите одно и то же хором, — снова хохотнула официантка и почему-то погрозила нам пальцем. — Ну все, все, ухожу. Милуйтесь дальше.

Еще несколько секунд Кевин сверлил меня взглядом, но затем его ноздри дрогнули и он опустил глаза на стоящую перед ним тарелку, исходящую сытным духом свежепожаренных блинчиков.

— Ешь давай, потом договорим, — и первым вонзил вилку в блинчик, не забыв перед этим обильно полить его сиропом.

Глядя на стремительно пустеющий графин, я в очередной раз мысленно фыркнула. Не, ну такой взрослый детина, а сладкое любит, как ребенок. Мои братцы тоже вечно перетягивали банку с кленовым сиропом, пока однажды не разбили ее. А после, размазывая слезы и сопли, оттирали от сладких следов кухню. И с тех пор я завела привычку наливать им сироп прямо на блинчики, а банку прятать в самый высокий шкаф.

— Ничего не слипнется? — ехидно спросила я, заметив руку Саважа на графинчике.

— Тебе жалко? — он дернул бровью.

— Сиропа мне не жалко. А вот толстеть тебе никак нельзя, пока рекламу не отработаешь.

— А может, я хочу немного поправиться, — вдруг выдал он.

— Зачем это? — Я так удивилась, что даже не донесла вилку до рта.

— Ну как-же, чтобы моя задница, наконец, стала похожа на задницу Дизеля. Она ведь тебе нравится больше моей?

Круглыми глазами я уставилась на жующего Кевина. А при чем тут я? О чем и не преминула тут же спросить:

— А тебе прямо так важно именно мое мнение?

— А как же? Если такому строгому ценителю красоты мужских задниц, как ты, с учетом твоей длительной практики художественного агента Алеены, больше нравится толстая жопа Дизеля, значит, мне надо соответствовать, — криво ухмыльнулся будущая звезда глянцевых журналов.

— Нормальная у тебя задница, не хуже, чем у Дизеля, — покраснев и смутившись, я напихала полный рот блинчиков, чтобы хоть на какое-то время быть свободной от необходимости продолжать этот дурацкий разговор, давно уже вышедший за рамки дипломатичной беседы ни о чем за обеденным столом.

— Не хуже?

Похоже, и этот мой ответ не устроил мистера Я-никогда-не-бываю-доволен, и он, злобно зыркнув на меня, принялся уничтожать свою порцию, как будто несчастные блинчики были его личными врагами. А я, как последняя дура, боролась с тем, что мои глаза так и прилипали к его подбородку и кистям, отслеживая каждое движение.

Да как же бороться с этой напастью завораживающей? Пожалуйста, светила нашей медицины, изобретите уже для этого какое-нибудь чудодейственное средство. Обещаю, я буду первой в группе его тестирующих добровольцев.

Колокольчик над входной дверью звякнул, впуская сквозняк и кучу снежинок, и внутрь ввалилась парочка самых настоящих байкеров. Бородатых, совсем не стройняшек, с черепами и прочей устрашающей фигней, вышитой на куртках. Я даже жевать перестала, зависая и вопрошая себя, до какой же степени нужно быть чокнутыми, чтобы попереться в такую природную вакханалию на мотоцикле. Они вообще из ума выжили?

От этих мыслей и наблюдения, как охлопывали себя эти наверняка дико замерзшие парни, меня отвлек визгливый звук, что издали ножки стула Саважа, когда он подорвался, как укушенный в то самое место, коим ему предстоит работать.

— Поехали! — рявкнул он, бросая на стол деньги.

— Я еще не закончила.

— Закончила!

— Что опять-то не так? — Я тоже поднялась, уставившись на него «как же ты меня достал взглядом».

— То же, что и всегда! Кое-кто ведет себя… На выход, короче!

Сцену при свидетелях этому психую-на пустом-месте засранцу я устраивать не собиралась, но как только выйдем, скажу все, что думаю!

— Как это я себя веду?

— Пялишься на каждого встречного кобеля, как будто к нему примериваешься, вот как!

— То есть смотреть на людей и сочувствовать тому, насколько они наверняка замерзли, — это примериваться? И что, черт возьми, значит это твое «примериваться»?

— Они замерзли, потому что тупые придурки.