– Джеффри тоже так сказал, но тогда я об этом не подумала. Это было, когда я помогала ухаживать за дедом незадолго до его смерти. Джеффри разозлился, но я совершенно не подумала расспросить дедушку об этом. Я подумала, что он грезит. Я не думала, что проход существует. Но когда вы сказали, что он есть, я подумала, что, может, то, что рассказывал дед, и вправду случилось. Только я подумала, что такой маленький мальчик вряд ли спустился бы в темноте в подвал, поэтому и сказала: «Но я думала…»
Мерцающие глаза пристально смотрели на нее.
– Это все?
Она кивнула.
– Это ведь пустяки, правда?
Он убрал локти со столика и выпрямился. Какое облегчение, что теперь он не так близко!
– Да, пустяки. Вы были правы в том, что подумали в первый раз, – сказал Джейкоб. – Он грезил. И совершенно неважно, когда ему привиделось то, о чем он рассказал вам, – когда он был ребенком или когда впал в детство. Проход всегда начинался в подвале, вы сами сегодня в этом убедились. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Все, что рассказал вам Мэттью, было сном, от первого до последнего слова.
Он поднялся со стула.
– Все равно это не имеет никакого значения, – сказал он, взял ее пустую чашку и направился к тем, кто стоял у подноса с кофе.
Глава 12
Среди них была и Флоренс Дьюк. Она стояла там с тех самых пор, как они вернулись из подвала; она ни с кем не разговаривала, просто стояла и пила кофе, глоток за глотком, медленно, пока не допивала чашку; потом наполняла ее и снова, глоток за глотком, выпивала. У нее был вид человека, погруженного в свои мысли. Было ясно, что происходящее вокруг ее не касается – разговор Джеффри Тэвернера с Мэриан Торп-Эннингтон, шумная болтовня и смех Эла Миллера или временами злые, временами нарочито тактичные замечания Фогарти Кастелла. Даже когда он обратился к ней с одним из своих иностранных жестов и эмоционально заметил вполголоса: «Этот Эл Миллер точно устроит нам сцену, говорю вам. Почему он не может спокойно выпить и улечься спать, как тот, второй?» – даже тогда она не до конца вернулась к реальности. Глаза ее смотрели мимо него, когда она сказала в своей медленной манере:
– С ним все в порядке. Оставьте его.
Она протянула руку за кофейником и вновь наполнила свою чашку. Фогарти подумал, не пьяна ли она. Лицо ее не было красным. Оно побледнело настолько, насколько это было возможно с ее природным румянцем. Иногда выпивка действовала на людей таким образом. Руки у нее не дрожали, и стояла она словно фигура на носу корабля: крупная, сильная женщина, крепкая и решительная. Но было в ней что-то такое… Он пожал плечами и вернулся к Элу Миллеру, который и не прекращал говорить.
– Где Айли? Мне нужна Айли. Мне надо сказать ей кое-что.
Фогарти воздел руки.
– Разве я не сказал вам, что она занята? Подождите немного, и вы совсем скоро ее увидите. Вы думаете, у моей жены три пары рук? Дайте же Айли закончить свою работу!
Эл закинул ногу на угол стола и сидел, раскачиваясь. Он запел слабым фальцетом:
– «Милая Айлин, дорогая Айлин…»[27]
Вот это песня для нее! Ирландская песня для ирландской девушки. У нас на станции есть ирландец, зовут Пэдди О’Холлоран, он ее поет. Он говорит, я не умею петь. – Он схватил Кастелла за лацкан пиджака и закачался. – Кто говорит, что я не умею петь? – Он запел громче. – «Милая Айлин…» – и вдруг резко замолчал. – Говорю вам, мне нужна Айлин, сказать ей кое-что.– Она занята, я же сказал. Выпейте еще. Что же такое вы хотите ей сказать?
Эл отпустил его лацкан, нашарил платок и вытер лицо.
– Я не против, – сказал он, наклонил предложенный бокал, отпил большой глоток и моргнул. – Я не пьян.
Фогарти не ответил. Он надеялся, что эта порция спиртного сработает, но, конечно, нельзя было знать наверняка. Эл прикончил выпивку в бокале и поставил его мимо стола. Когда бокал разбился, он неуверенно рассмеялся и повторил:
– Я не пьян…
– Никто этого и не говорил.
– И правильно, я им так и сказал. Никто не скажет, что я пьян. Уволят меня, да? Скажут, что я пьян и уволят? – Он взял Фогарти за руку. – Я тебе скажу, кого уволят. Их! Я ухожу оттуда… Никто не скажет, что я пьян.
Голос его раздавался очень громко.
– Никто этого и не говорит.
Эл уставился на него.
– Если бы я был пьян, я бы разговаривал. Не пьян – не разговариваю… Только с Айли. Если есть деньги, мы их получим. Если нету – невелика беда… Мы все равно поженимся… Поженимся на вырученные деньги…
– Пойдемте со мной, я приведу Айли. Выпейте еще немного, и я ее приведу, – сказал Фогарти.
Эл покачал головой.
– Ну ладно.
Тут он вдруг приблизил губы к уху Фогарти и сказал пронзительным шепотом:
– Хочешь знать… чего я… да? А вот не скажу!
Он вдруг отпустил руку, потерял равновесие и чуть не шлепнулся со стула.