Миссис Ингланд

Я застыла посреди холла. Тильда остановилась возле кухни, мы испуганно переглянулись. Время будто прекратило свой ход, хотя рядом тикали большие напольные часы.

– Няня Мэй…

– Чарльз, пожалуйста…

Милли обратила на меня полные ужаса глаза и сильнее сжала мою руку. Я размышляла, что будет, если я ослушаюсь приказа хозяина и запрусь с детьми в детской.

– Няня Мэй, немедленно приведите их сюда!

Тильда окаменела. Я медленно повернулась и повела детей обратно в гостиную.

Мистер Ингланд резко шагнул вперед.

– Я забираю их на прогулку, – заявил он, вырывая Чарли у меня из рук.

– Я думала, мы поедем к Саулу, – проговорила миссис Ингланд.

– Мы и поедем. Правда, дорогая? – Хозяин смотрел на Милли. Ее крохотная ладошка оказалась крепко зажата в его ручище.

– Я схожу за перчатками, – произнесла миссис Ингланд.

– Ты останешься здесь, – не глядя на нее, отрезал мистер Ингланд. Он прошел мимо меня в холл и снял с вешалки свою шляпу.

– Вы надолго? – очень тихо, словно боясь взорваться, спросила миссис Ингланд.

Трепеща, я последовала за хозяином в холл.

– Вы останетесь дома.

– Но я обязана сопровождать… – растерянно начала я.

– На остаток дня возьмете выходной. Можете вернуться к вашему другу мистеру Буту. Вы ведь так хорошо ладите. – Темные глаза мистера Ингланда смотрели совсем недобро. – Не стоит волноваться, няня Мэй. Отец в полном праве вывести своих детей на прогулку, не так ли?

Он смотрел на меня в упор секунду, две, три, чтобы до меня полностью дошел смысл послания. Обхватив Чарли одной рукой, другой мистер Ингланд легонько подтолкнул Милли на выход и последовал за ней. Снова хлопнула дверь, снова задрожал витраж, и вскоре видневшиеся сквозь стекло размытые силуэты исчезли. Перед глазами все закружилось, и я почувствовала, что вот-вот упаду в обморок.

– Няня Мэй, вам нехорошо?

Я осела на пол, протягивая руки вперед, к широким каменным плитам.

– Тильда! Тильда!! – закричала миссис Ингланд.

Служанка выбежала из кухни. Обе женщины под руки довели меня до лестницы. Я села на ступеньку и, дрожа, прислонилась к стене.

– Пошлите за доктором. Няне Мэй плохо.

– Догоните его, – умоляла я. – Его надо остановить.

– Кого?

– Мистера Ингланда.

– Почему?

– Идите-ка сюда. – Тильда подхватила меня под руки, словно перышко.

Она помогла мне добраться до дивана в гостиной. Я провалилась в мягкие подушки и, пытаясь унять головокружение, откинула голову назад.

– Миссис Мэнньон, принесите ей стакан воды.

Рядом возник и исчез белый колпак поварихи. Наконец, в глазах прояснилось: я разглядела гостиную и два встревоженных лица, склонившихся надо мной. И вновь смежила веки.

– Пожалуй, ей лучше дать бренди. Возьмите у мистера Ингланда в кабинете.

«По-моему, я схожу с ума», – сказал он. Эта фраза, словно проклятие, всколыхнула в памяти слова, произнесенные мною восемь лет назад и увековеченные типографской краской в передовицах: «Он был самым лучшим на свете отцом, пока не сошел с ума». В жестяной банке из-под чая я хранила газетную вырезку. На фотографии под потускневшим заголовком стояла я с Элси и нашедший нас полицейский. Газета служила напоминанием о самых мрачных страницах моей жизни, когда я, почти теряя рассудок, боролась с собой, горя желанием прочесть все папины письма. На конвертах, словно кровоподтеки, темнели почтовые марки со штемпелем Бродмурской психиатрической лечебницы для душевнобольных преступников.

Раздалось бульканье: кто-то наливал бренди.

Я посмотрела на миссис Ингланд и произнесла:

– Вы должны его остановить.

Комната опять закружилась, и я почувствовала, как падаю назад. Надо мной раскинулось черное, усыпанное звездами небо. Больше я ничего не помнила.

Глава 20

Мне было двенадцать, когда отец попытался меня убить. Мы с мамой чистили керосиновые лампы, и вдруг из спальни вышел папа. Несколько дней ему нездоровилось, поэтому в магазине работали мама и Робби, а я присматривала за младшими. Накормив семью ужином и убрав посуду, мы с мамой подготовили лампы и устроились за столом. Между нами стояла небольшая миска с уксусом, разведенным с водой.

Папа надел пальто и шляпу. На шее красовался коричневый шарф, который я сшила ему на Рождество.

– Прогуляюсь-ка я с ребятами, – сообщил отец.

Он часто разговаривал, не глядя на нас, словно не хотел, чтобы мы на него смотрели. Папины щеки ввалились, лицо сильно исхудало. Той весной отцу ненадолго стало лучше: каждое утро он умывался и, надев фартук, шел открывать магазин. А затем вдруг захирел, стал напоминать привидение, обреченное бродить среди живых. Папа существовал в своем мире; мы пугались, видя, как он сидит на стуле или на краю кровати и смотрит в одну точку. Он редко говорил, никогда не смеялся, забывал завязывать шнурки на ботинках. Ел мало, иногда целые дни проводил без пищи.

– Куда? – Мама не подняла глаз, продолжая скоблить ножом: чирк, чирк.