Мистер Джастис Раффлс

Костлявый детектив был первым, на кого мы наткнулись на перроне; его жилистая, но узловатая в суставах фигура более чем зрелых лет первая, однако, выскочила из поезда, почти сшибив тщедушного мальчика-посыльного с телеграммой, в которую Маккензи впился одним глазом, притом пристально следя обоими за высаживающимися пассажирами. Не могу сказать, планировалось ли нам миновать его незамеченными. Это было возможно, но мы даже не попытались; Раффлс немедленно ухватил тигра за усы и приветствовал Маккензи галантным кивком.

– Вечер добрый, сударь! – ответил шотландец с хитрой улыбочкой.

– Могу предположить, что вы тут забыли, – сказал Раффлс, вытаскивая и прикуривая «Салливан» под носом у законника.

– В самом деле? – осведомился тот, подслащивая скепсис почтительным оскалом.

– Да, и я не должен вставать между вами и убийцей Дэна Леви, – добавил «сударь», завершая разговор кивком, но Маккензи к моему ужасу сделал шаг за ним – впрочем, всего лишь, чтобы показать Раффлсу телеграмму. И на борт он за нами не последовал.

Наша маскировка не последовала за нами через Пролив. Глухой ночью на верхней палубе (когда все, кроме нас, разошлись) Раффлс показал мне как избавиться от бороды; сам он уничтожил усишки и бородку одним незаметным движением и наконец поведал мне, в чем дело, хотя и не без нажима с моей стороны.

– Я боюсь только одного – что в Кале ты захочешь повернуть назад, Банни!

– О нет, ни за что.

– И ты согласен со мной объехать свет, если можно так сказать?

– До самых дальних уголков, Эй Джей!

– Теперь ты понимаешь, встречи с кем и чем я избегаю на самом деле?

– Да. Теперь расскажи, чем Маккензи с тобой поделился.

– Всего лишь содержанием телеграммы, – сказал Раффлс. – В ней было написано, что убийца Дэна Леви сдался полиции!

Очередь непристойных ругательств слетела с моих губ; впрочем, даже многие более приличные люди могли бы отреагировать так же спонтанно в этих обстоятельствах.

– Но кто это был?

– Я бы тебе сказал и раньше, если бы ты не подозревал меня.

– Это было не подозрение, Раффлс. Это был всего лишь ужас перед подобным предположением, хоть в глубине сердца я даже и не боялся. Теперь рассказывай.

Раффлс проследил взглядом за огоньком сигары, прочертившим изящную дугу между морем и звездами по борту.

– Это был тот самый несчастный маленький иностранец, которого мы встретили на Джермин Стрит, и который прятался ночью в саду Леви. В конце концов они встретились. Но он вовсе не стрелял, Банни; вот почему я не услышал ничего. Дело было сделано при помощи узкого клинка, как это принято у южных народов.

– Прости господь обоих бедолаг! – заключил я.

– И еще тех двух, – сказал Раффлс, – у которых куда больше прав на прощение.

Глава XIX. Апология

В один из худших дней прошлого года, а именно в первый день игры между Итоном и Хэрроу, я вошел в двери хаммама, что на Джермин Стрит, в поисках лучшего прибежища для ботинок, промокших настолько, что в любой клуб путь им был заказан. Их принял в привратном дворике латунного цвета малыш восточных кровей, и я, негодуя на дыру, некстати возникшую в одном из носков, проследовал внутрь, где тут же обнаружил, что я вовсе не единственный, кто спасается от дождя. Бани, если откровенно, были забиты посетителями. Но, поискав, я обнаружил диван в верхнем алькове, который меня вполне удовлетворил. Конечно, диван был не единственный, но в отличие от своих предшественников я был более привередлив относительно выбора соседей и не случайно повесил свою одежду напротив аккуратно сложенного новенького сюртука и брюк.

Это привело к примечательной случайности. В ходе последовавшего физического разложения моего тела на составные части, я приметил мелькавшее поблизости полузнакомое розовощекое лицо; но с приходом известных лет мне приходилось мириться с наступающей близорукостью так же, как с начинающимся ожирением, а в душных комнатах бани очки начинают съезжать с носа. Так что до той поры, пока я, туго спеленутый, не расслабился на диване, я не узнал Е. М. Гарланда в обладателе свежего лица и безукоризненного гардероба напротив. Рыжие усики убили в нем Аполлона, да и на выбритом подбородке проступала приметная рыжина; но признаюсь, до того я не наблюдал более изысканной внешности среди людей неинтеллектуального рода занятий; а его карий глаз блестел как всегда, и пожатие сильной руки вратаря было неожиданно сердечным, когда он, в свою очередь, опознал меня.

Он заговорил о Раффлсе без малейшей нерешительности или осторожности, а о моих опусах, посвященных Раффлсу – как будто ни в них, ни в их предмете не было ничего, достойного порицания, при этом он демонстрировал лестное для меня знание моих благочестивых летописей.

– Но я, конечно, все это воспринимаю с долей скепсиса, – сказал Тедди Гарланд, – вы ведь не станете меня убеждать, что в самом деле были такими отчаянными пройдохами. Я не могу представить, как вы карабкаетесь по веревкам, или протискиваетесь через окошко кладовки – даже если это действительно забавно! – добавил он, побуждаемый запоздало проснувшимся чувством такта.