Мистер Эндорфин

«Справка от гепатолога», – ответил я.

Сема шлепнул себя ладонью по лбу, даже как-то слишком театрально, на мой взгляд.

Инспектор вернул мне бумажку.

«Анализ мочи при вас?» – спросил инспектор.

Я судорожно начал припоминать, где оставил свой последний анализ мочи.

«Дядя шутит», – услышал я голос Семы справа.

«Ладно, езжайте, счастливого пути», – сказал инспектор, и я увидел, как его покер-фейс впервые за время нашего разговора расплылся в улыбке.

Но это был еще не конфуз. Так, легкое шапито.

Настоящий цирк дю солей случился в Монте-Карло. Это такой курорт в Италии, где на крохотном пятачке земли сконцентрирована вся дольче вита мира.

Мы также ехали на машине, только на этот раз за рулем был Сема. Трезвый и, в общем-то, совершенно другой Сема, разделенный с тем Семой из истории про инспектора не только десятком лет, но и парой промежуточных личностей.

Новый Сема, сидевший в Монте-Карло за рулем арендованного авто, был зашит и женат: по своей природе это близкие друг к другу статусы.

Жена Семы расположилась на заднем сиденье: она не отпускала Сему от себя ни на шаг, даже в соседнюю с их домом «Пятерочку», не говоря уже о Монте-Карло.

В какой-то момент мы выехали на дорогу с круговым движением. Сема разговаривал по мобильному телефону. Внезапно с обочины навстречу нашей машине шагнул небожитель. Небожитель был весь в кромешно-черном, в солнцезащитных очках на монументальном загорелом лице, в белоснежном шлеме, в высоких сапогах, с отчаянно золотой, блестящей на солнце пряжкой ремня, огромный и многометровый, что вверх, что вширь. При ближайшем рассмотрении небожитель оказался местным полицейским.

Он сделал нам знак рукой, и Сема остановился.

«Простите, господа, – сказал небожитель на прекрасном английском знаменитым голосом диктора из трейлеров к голливудским фильмам, – у нас запрещено разговаривать по мобильному телефону во время движения».

Сема убрал телефон.

Небожитель козырнул, скрипнув бицепсом под латексом.

Я незаметно для остальных выдохнул, поправив рукой пошатнувшуюся ориентацию.

Сема плавно тронулся. Он сделал полный круг по дороге с круговым движением и вновь поравнялся с полицейским.

Сема ехал со скоростью ноль целых восемь десятых километра в час. Я посмотрел на него. Мой друг, не отрываясь и не моргая, восхищенно разглядывал небожителя.

Наконец, Сема прибавил газу. Он сделал полный круг по дороге с круговым движением и вновь поравнялся с полицейским. Во второй раз. Точнее, в третий, если считать первую встречу.

Полицейский опять сделал нам знак рукой, и Сема послушно остановился. Так послушно Сема не останавливался ни перед кем и никогда.

Небожитель заглянул к нам в машину.

«Господа, вы в курсе, что это круговое движение?» – спросил он.

«Давай уже съезжай с круга, придурок», – пробурчала с заднего сиденья жена Семы.

Она явно начинала ревновать.

Сема тронулся, причем, судя по его поведению, не только с места.

Через пару метров он благополучно вырулил с круга на трассу.

Если бы мы зашли на третий вираж, не исключено, что Сема сделал бы небожителю предложение.

36. Инерция зла

Я бы никогда не мог подумать такое про Сему.

Успешный бабник и успешный алкоголик, он всегда представлялся мне эталоном экстраверта. Как в роддоме его шлепнули под зад, выбив пробку из его шампанского, так он и фонтанировал, ничего не оставляя на потом, на старость.

Зашившись от баб с помощью жены и сбежав от водки к ряженке, Сема сильно удивил публику, которой так удобно верить в нарисованное по трафарету.

Но я бы никогда не мог подумать про Сему, что в детстве он тоже рос сущим пьер-ришаром. Под стать мне и даже намного хуже.

Старый друг рассказал мне об этом как-то походя, в один из первых теплых весенних вечеров, когда мы с ним вышли в наш двор посидеть на лавочке. У Семы в руках было мороженое, у меня – газировка. Два пожилых тополя, знававшие нас еще веселыми забулдыгами, тыкали вниз трясущимися старыми ветками и о чем-то перешептывались, там, на верхотуре, в кронах.

Нас обдувало чем-то ласковым, кот у подъезда лакал закатное солнце с лапы, у мусорных баков неподалеку неторопливо витийствовал бомж.

Сема рассказывал мне про свой детский сад. Он сам завел про него разговор. За годы нашей дружбы Сема упомянул об этом впервые.

Он признался, что в детском саду над ним смеялись. Был в его группе мальчик со злым вороньим лицом. Имени Сема не запомнил, запомнил только это колючее птичье лицо.

Тот вороненок постоянно издевался над Семой. Шпынял его и подначивал остальных мальчишек.

Формальный повод был: оказывается, Сема обожал играть в куклы. Он проводил время с девочками на их игрушечных кухнях, ходил гулять с их игрушечными колясками, укачивал их игрушечных детей – одним словом, вел нормальную игрушечную взрослую жизнь. Вороненок называл моего друга «девочка Сема».

Мой приятель запомнил одну деталь: вороненок без устали повторял ему, что, когда Сема вырастет, он будет «жрать на помойке». Из-за того, что он водится с девочками, возит коляски и нянчится с пластиковыми детьми. Это взрослое выражение вороненок, вероятно, притащил в детский сад из дома.