Мистер Морг

На этот раз идти пришлось, к счастью, совсем недолго. Старый Сухой Пепел привел Мэтью к строению, которое было вдвое больше жилища Странника. Здесь тоже из отверстия в центре крыши шел дым, а стены были покрыты оленьими шкурами с красными, синими и желтыми рисунками, которые, насколько мог догадываться Мэтью, по-видимому, схематично изображали людей, животных и фантастических существ с множеством рук, ног и глаз — возможно, обитателей мира духов. Он подумал, что обиталище сестер-знахарок, наверное, представляет собой здешнюю больницу (если это хоть как-то можно сопоставить с английским миром). Вход закрывали свисавшие полоски кожи, украшенные перьями, бисером и резными тотемными фигурками, а сверху зловеще взирал на входящих человеческий череп без нижней челюсти, вероятно призванный сообщить всем, что у сестер-знахарок, как и у нью-йоркских врачей, тоже иногда умирают пациенты и что им не хочется, чтобы покойные в загробной жизни плохо отзывались о них. А может быть, он говорил о том, что кости — это всего лишь кости и что всех смертных, какими бы гордыми, красивыми или сильными те ни были, в конце концов ожидает поражение.

Старый Сухой Пепел остановился перед входом и жестом пригласил Мэтью войти. И тот, с самыми смешанными чувствами — ужаса и интереса, — которые когда-либо в жизни испытывал, раздвинул кожаные занавески и вошел внутрь.

И снова вначале в тусклом свете трудно было что-либо рассмотреть. Потом, не сразу, он различил две женские фигуры — обе крепкого телосложения, с длинными серебристыми волосами, одетые в оленьи шкуры, декорированные бисером, яркими перьями и маленькими тотемами. Лица их были раскрашены: у одной в желтый цвет, а вокруг глаз — в красный, а у второй — в синий и зеленый напополам. У обеих в руках были круглые деревянные погремушки, по всей видимости, с сушеными бобами или кукурузными зернами внутри. В центральный очаг было добавлено какое-то вещество — из него с потрескиванием поднимались синие и фиолетовые языки пламени. Сладкий мускусный запах горящих специй был почти одуряющим. Кругом стояли глиняные горшки и кувшины разных размеров. А в чем-то вроде подвешенного гамака, сшитого из бобровых шкур, словно младенец в пеленках, покоился человек, плотно обернутый в белую ткань.

Видна была только голова Грейтхауса. Глаза его были закрыты, на мокром от пота сером лице выделялись красные и желтые мазки, нанесенные на подбородок и лоб. Мэтью подошел ближе. Две сестры-целительницы причитали и пели тихими голосами. Когда Мэтью встал между ними, они не перестали взывать к духам.

Мэтью подумал, что Грейтхаусу сейчас можно было бы дать лет восемьдесят. Плоть на его черепе будто натянулась. Мэтью вдруг стало страшно: он не понимал, дышит Грейтхаус или нет. Тут одна из знахарок набрала в рот жидкости из красной чашки, брызнула ею сквозь зубы на лицо Грейтхауса, и Мэтью увидел, как он едва заметно вздрогнул.

— Хадсон, — сказал Мэтью.

Знахарки пели и трясли погремушками в мускусном дыму.

Веки Грейтхауса затрепетали, глаза открылись. Налитые кровью, они смотрели из темных впадин и искали, кто это с ним заговорил.

— Я здесь, — сказал Мэтью и прикоснулся к его запеленутому плечу.

— Мэтью? — Это был усталый шепот человека, берегущего силы, чтобы бороться за свою жизнь.

— Я.

— Где мы… черт возьми?

— У индейцев, в деревне. Недалеко от Форт-Лоренса.

Грейтхаус издал не то стон боли, не то заинтересованное хмыканье.

— Как мы здесь оказались?

— Они нас сюда притащили.

— Мне не пошевелиться. — Он нахмурился, явно обеспокоенный своей несвободой. — Почему… мне даже пальцем не пошевелить?

— Вас спеленали. Не пытайтесь двигаться. Наверное, они чем-то обработали ваши раны, вы же не хотите, чтобы…

— Дьявол, вот влипли, — сказал Грейтхаус и снова крепко закрыл глаза. — Ящик этот. Чертов ларец. Что в нем было?

— Не знаю.

Грейтхаус надолго замолчал. Сестры-знахарки успели отойти на другую сторону приюта, вероятно, чтобы дать Мэтью возможность уговорить душу Грейтхауса не отлетать от его тела.

— Да, — прошептал Грейтхаус, опять открывая глаза. — Ну и… дурачина же я… да?

— Откуда вы могли знать?

Тень гнева скользнула по лицу старшего партнера.

— Мне… платят за то, чтобы я знал. Это моя работа. — Он поморщился от боли, пронзившей его, и дал гневу уйти, чтобы облегчить муку. — Колодец. Я помню. Ты не дал мне… пойти ко дну.

— Это правда, — ответил Мэтью. — Я и здесь не дам вам пойти ко дну. Я запрещаю вам умирать.

— Да… неужели?

— Да. Я запрещаю вам умирать, потому что я еще не закончил свое образование, и, когда вы встанете на ноги и мы вернемся в Нью-Йорк, я намерен продолжать брать уроки фехтования и, как вы говорите, боевых искусств. Так что вы не умрете, слышите?

Грейтхаус хрюкнул, — наверное, это был сдавленный смех.

— Ты что, король… новоявленный?

— Я говорю вам это как партнер.

Мэтью нелегко было сохранять твердость голоса.

— Понятно. — Грейтхаус снова ненадолго затих. Глаза его закрылись, веки подрагивали. Но вот он опять вернулся в этот мир. — Ну раз… молодой начальник… Мэтью Корбетт приказывает… придется подчиниться.