Мистерии (пер. Соколова)

"Да, домъ! Господи Боже, имть домъ! да еще и жену! я бы каждый день благодарилъ Бога и бднымъ бы давалъ что-нибудь, если бы только были у меня средства. Я видалъ здсь бдную женщину, которая смотрла на меня съ такимъ стыдомъ, какъ будто хотла попроситъ меня о чемъ-то. Однако она ничего не сказала. Ея глаза преслдуютъ меня всюду, хотя волосы ея сды; четыре раза сворачивалъ я съ дороги, чтобы только не повстрчаться съ нею. Она не стара, не отъ старости посдла; ея рсницы еще страшно черны, ужасно черны, такъ что глаза ея изъ-подъ нихъ такъ и мечутъ искры. Она почти всегда носитъ подъ передникомъ корзиночку и, должно быть, отъ этого-то она такъ и стыдится. Когда она уже пройдетъ мимо меня, я оглядываюсь и вижу, что она проходитъ на рынокъ, вынимаетъ изъ корзиночки нсколько штукъ яицъ и продаетъ эти два-три яичка кому придется, посл чего точно такъ же съ корзиночкой подъ передникомъ возвращается домой. Она живетъ въ крохотномъ домишк внизу у пристани. Домикъ одноэтажный и не оштукатуренъ. Однажды я увидалъ ее въ окн; на окн нтъ занавски, я увидалъ тамъ только два блыхъ цвтка, а она долго стояла у окна и пристально смотрла на меня, пока я проходилъ мимо. Богъ всть, что это за особа, но ручки у нея маленькія, маленькія. Я, конечно, могъ бы подать теб милостыню, бловолосая двушка, но мн хотлось бы помочь теб, помочь какъ слдуетъ.

"Я впрочемъ очень хорошо знаю, отчего твои глаза такъ преслдуютъ меня, я тотчасъ же это понялъ. Рдко случается, чтобы юношеская любовь откликнулась бы посл такого долгаго времени, прежде чмъ успешь это сообразить и замтитъ. Но у тебя нтъ ея милаго лица, и ты гораздо старше ея. Ахъ, да вдь она все-таки вышла замужъ за телеграфиста и ухала въ Кабельнаагъ! Господи Боже! Ну, да сколько головъ, столько и умовъ; я не могъ добиться ея любви и не овладлъ ею. Тутъ ужъ ничего не подлаешь… Такъ! Часы бьютъ половину одиннадцатаго… Нтъ, нтъ, тутъ ничего не подлаешь. Но если бы ты только знала, съ какой теплотой я всегда, вс эти двнадцать лтъ о теб вспоминаю и никогда… Хе-хе! Въ сущности я во всемъ виноватъ самъ; она тутъ не при чемъ. Тамъ, гд другіе съ пріятностью вспоминаютъ о комъ-нибудь одинъ этакъ годикъ, а потомъ баста, тамъ я хожу вокругъ да около, а потомъ еще десять лтъ о ней думаю. Уфъ!

"Впрочемъ, отчего бы не могъ я такъ же точно оказать настоящую помощь блой торговк яйцами, какъ и подать ей милостыню? Вотъ у меня капиталъ, изъ котораго я могъ бы почерпнутъ на это дло: шестьдесятъ дв тысячи кронъ за имніе, и это тотчасъ прямо въ руки. Хе-хе-хе-хе! Чтобы убдиться въ этомъ, мн стоитъ только бросить взглядъ на столъ, на три высокоцнныхъ документа, переданныхъ по телеграфу.

"…О, Господи ты Боже мой, что за причуда, что за дурачество! Да, да, мы — агрономы, капиталисты; нельзя же продать такъ, по первому предложенію, нтъ, нужно дремать надъ этимъ да раздумывать. Такъ-то мы поступаемъ; надо сначала собраться. А между тмъ ни одна душа не удивляется этому, потому что вся эта выходка на видъ такъ груба, такъ сумасбродна. Нтъ. Чортъ бы меня побралъ, если бы я самъ не сказалъ тотчасъ же, что въ этой глупости дло нечисто. Человкъ! оселъ теб имя! Всюду можно водить тебя за носъ. Ахъ, да! Ну, тутъ я прозвалъ. И баста!

"Къ тому же изъ моего жилетнаго кармана торчитъ, напр., кончикъ скляночки; это — лкарство, синильная кислота; я ее прячу отъ любопытныхъ, и у меня не хватаетъ мужества принять ее. Для чего же я въ такомъ случа держу ее при себ и зачмъ я ее пріобрлъ? Все это вздоръ, одинъ вздоръ, современное декадентское вранье, реклама и безвкусіе. Фу!..