Мистерии (пер. Соколова)

— Да, быть можетъ, вы были и тамъ; я все-таки увидлъ васъ, когда вы возвращались. Вы были не одна, но я совершенно отчетливо васъ увидлъ и тихонько привтствовалъ васъ изъ-за камня. Богъ знаетъ, какая мысль пробжала въ эту минуту у васъ въ голов, но вы обернулись и посмотрли на камень.

— Но, послушайте… Нтъ, вы вздрагиваете, точно я собираюсь произнести вашъ смертный приговоръ.

— Оно такъ и есть, я это прекрасно понимаю, потому что глаза ваши стали холодны какъ ледъ.

— Да, но, право, нужно же положить этому конецъ, господинъ Нагель! Если вы все это обдумаете, вы сами поймете, что вы не совсмъ-то хорошо поступаете по отношенію ко мн и къ отсутствующему. Не правда ли, если вы поставите себя на его мсто… не говоря уже о томъ, что на меня вы возлагаете большую тяжесть. До чего вы хотите меня довести? Дайте мн сказать вамъ разъ навсегда: я не нарушу своего общанія, я люблю его. Это наконецъ должно же быть для васъ достаточно ясно, ну, и будьте поосторожне; я, право, больше не буду ходить съ вами, если вы не будете сдержанне. Я говорю вамъ все это напрямки.

Она была взволнована, губы ея дрожали, и она сильно сдерживалась, чтобы не разразиться слезами. Такъ какъ Нагель молчалъ, она прибавила:

— Вы должны спокойно проводить меня до дому, до самаго дома, если вы только можете не сдлать этого невыносимымъ для насъ обоихъ. Если бы вы были не прочь разсказать мн что-нибудь, я была бы вамъ благодарна; я люблю слушать, какъ вы говорите.

— Да, — сказалъ онъ вдругъ ликующимъ голосомъ, — да, если только мн можно итти съ вами! Я хочу еще… Ахъ, вы меня просто холодной водой окачиваете, когда сердитесь на меня…

— Я вовсе не сержусь на васъ, но каждый разъ вы нагоняете на меня грусть. Вы не хотите этого, но…

И они довольно долго говорили о безразличныхъ вещахъ. Они длали маленькіе шаги и шли такъ медленно, что почти не подвигались впередъ.

— Какой запахъ! Ахъ, какой запахъ! — говорилъ онъ. — Нтъ, какъ подросли цвты и трава посл дождя! Я не знаю, питаете ли вы особенный интересъ къ деревьямъ? Это странно, но я чувствую таинственное сродство между собою и каждымъ деревомъ въ лсу. Точно я когда-нибудь самъ составлялъ часть лса; когда я стою тутъ въ лсу и гляжу по сторонамъ, словно какое-то воспоминаніе пронизываетъ все мое существо. О, постойте минутку! Слушайте! Слышите, какъ птички во весь голосъ поютъ навстрчу солнцу! Он совсмъ помшались и обезумли, летятъ прямо, чуть не въ лицо намъ и сами того не замчаютъ.

И они пошли дальше.

— Я все еще не могу забыть той милой картины, которая возникла тогда во мн съ вашихъ словъ, этой лодки съ шелковымъ голубымъ парусомъ въ вид полумсяца, — сказала она. — Господи, какъ это красиво! Когда небо особенно глубоко и далеко, мн все хочется представить себ, что я сама покачиваюсь тамъ въ верху въ лодк и ужу серебряной удочкой.

Онъ былъ счастливъ тмъ, что она еще не забыла этого воспоминанія объ Ивановомъ вечер; глаза его увлажнились, и онъ отозвался тепло:

— Да, правда, вамъ гораздо больше пристало бы сидть въ такой лодк, чмъ мн.

Когда они дошли приблизительно до половины лса, она была настолько неосторожна, что спросила:

— Долго ли вы останетесь здсь?

Она тотчасъ же раскаялась, она хотла бы взять свои слова назадъ, но сейчасъ же успокоилась, потому что онъ засмялся и уклонился отъ прямого отвта. Она была благодарна ему за его тактичность, онъ, врно, замтилъ ея замшательство.

— Я останусь тамъ, гд вы, — сказалъ онъ.

— Я останусь здсь, пока у меня не выйдутъ деньги, — сказалъ онъ затмъ. И прибавилъ:- Но это будетъ ужъ не очень-то долго.

Она посмотрла на него, тоже засмялась и сказала:

— Не очень долго разв? Вдь вы же богаты, какъ я слышала?

Тогда на лиц его появилось прежнее загадочное выраженіе, и онъ отвтилъ:

— Я богатъ? Послушайте, по городу должна ходитъ басня, будто я богачъ, будто у меня между прочимъ есть значительной цнности имніе; это неправда, пожалуйста, не врьте этому, это вздоръ. У меня нтъ имнья, во всякомъ случа оно очень мало и принадлежитъ не мн одному, а вмст съ сестрами; кром того, оно все въ долгахъ, заложено и перезаложено. Вотъ вамъ правда.

Она недоврчиво засмялась.

— Да, вдь вы всегда имете обыкновеніе говорить о себ правду, — сказала она.

— Вы не врите мн? Вы сомнваетесь? Дайте же мн разсказать вамъ, хотя это и унизительно для меня, но дайте мн все-таки разсказать вамъ вс обстоятельства: вы, врно, уже знаете, что въ первый же день, какъ я пріхалъ въ городъ, я прошелъ пшкомъ пять миль прямо до сосдняго города и оттуда послалъ самому себ три телеграммы относительно крупной суммы денегъ и имнія въ Финляндіи. Затмъ нсколько дней я оставлялъ эти три телеграммы на стол въ моей комнат распечатанными, чтобы каждый въ гостиниц могъ прочесть ихъ. Врите теперь? Такъ разв не вранье — мое богатство?

— Если вы опять на себя не лжете.

— Опять? Вы залблуждаетесь, фрейлейнъ. Богъ свидтель, я не лгу! Такъ-то!

Пауза.

— Но зачмъ же вы это сдлали? Зачмъ вы посылали самому себ эти телеграммы?