Мистерии (пер. Соколова)

— Я уже имлъ однажды удовольствіе сказать вамъ нсколько словъ относительно моей системы. Вы спрашиваете, отчего я разбалтываю именно т изъ своихъ тайнъ, которыя вредятъ мн и которыя я свободно могъ бы держалъ втайн? Я повторяю: изъ политическаго разсчета. Я представляю себ, что моя искренность производитъ на васъ впечатлніе, хотя вы и осуждаете ее. Я во всякомъ случа могу думать, что то безпощадное равнодушіе, съ которымъ я разоблачаю себя, возбуждаетъ въ васъ чувство уваженія. Быть можетъ, я ошибаюсь въ разсчет; съ этимъ ничего не подлаешь. Но даже, если бы я и ошибался, вдь вы все равно потеряны для меня, и я ужъ ничмъ не рискую. Можно дойти до того, что это становится уже игрой съ отчаянія, азартомъ. Я самъ вамъ помогаю, даю вамъ поводы осуждать меня и укрпляю ваши силы къ тому, чтобы отвергнуть меня. Зачмъ я это длаю? Затмъ, что душ моей инстинктивно — говорить въ свою собственную пользу и такимъ пошлымъ путемъ достигать своей цли; я бы не потерплъ этого въ своихъ устахъ. Но — скажете вы — я окольными путями и хитростями пытаюсь добиться того, чего другіе достигаютъ обыкновеннымъ, прямымъ путемъ? Ахъ, нтъ…. да впрочемъ я не стану защищаться. Назовите это враньемъ; почему бы нтъ, это подходитъ, это годится; я и самъ готовъ признать, что это самый жалкій подлогъ. Хорошо, пусть это будетъ враньемъ, я не оправдываюсь, вы совершенно правы, все существованіе мое не боле, какъ вранье. Но это вранье въ большей или меньшей степени опутываетъ каждаго человка; почему же одинъ родъ вранья можетъ быть хуже другого, разъ все вообще въ самой глубин все-таки вранье и только?.. Я однако чувствую, что начинаю входить въ свой фарватеръ; я не прочь немного поскакать на своемъ коньк… Нтъ, я впрочемъ не стану; Боже Милосердный, до чего я отъ всего этого усталъ! Я говорю себ: брось, пустъ все идетъ, какъ хочетъ; брось, брось! Точка… Ну, кто бы поврилъ, напримръ, что въ дом доктора Стенерсена не все обстоитъ благополучно? Я не говорю, что тамъ не все благополучно. Я вдь только спрашиваю, придетъ ли кому-нибудь въ голову заподозрить какую-нибудь фальшь въ этомъ высоконравственномъ семейств? Все оно состоитъ только изъ двухъ лицъ, мужа и жены, дтей нтъ, нтъ гнетущихъ заботъ, и все же, быть можетъ, есть тамъ еще и третій; одинъ Богъ, конечно, это знаетъ, но, можетъ быть, есть, если поближе подойти къ длу, нкто, кром мужа и жены, одинъ молодой человкъ, слишкомъ ужъ горячій другъ дома, судья Рейнертъ. Какъ знать? Быть можетъ, вина лежитъ на обихъ сторонахъ. Докторъ можетъ даже знать обо всемъ, но быть не въ силахъ что-нибудь предпринять; по крайней мр, онъ пилъ сегодня ночью во-всю, и ко всему былъ равнодушенъ… такъ что онъ даже потребовалъ уничтоженія всего рода человческаго посредствомъ синильной кислоты; земля могла бы и такъ вертться на своей оси. Несчастный человкъ!.. Но едва ли онъ одинъ погрузился во вранье по колна, даже если я исключу себя — Нагеля — стоящаго во врань по поясъ. Возьмемъ, напримръ, хоть Минутту. Добрая душа, безупречный, прямо мученикъ! Все говоритъ въ его пользу, а все-таки онъ у меня на примт. Говорю вамъ, и онъ у меня на примт! Это вамъ кажется слишкомъ чудовищнымъ? Я васъ испугалъ? Простите, нечаянно. Я зато сейчасъ успокою васъ, сказавъ, что никто не соблазнитъ Минутты, онъ дйствительно честенъ. Изъ-за чего же я не спускаю съ него глазъ, зачмъ слжу за нимъ изъ-за угла одного дома, въ два часа ночи, когда онъ возвращается домой посл непозволительной прогулки… въ два часа ночи? Изъ-за чего я подглядываю за нимъ, когда онъ тащитъ свой мшокъ и кланяется встрчнымъ на улиц? Да не изъ-за чего, голубушка моя! Не изъ-за чего! Онъ просто интересуетъ меня; я до нкоторой степени дорожу имъ и въ данную минуту меня радуетъ, что я могу среди всего этого вранья выдлить его какъ чистаго и честнаго человка. Вотъ зачмъ я это длаю, и вы отлично понимаете меня. Хе-хе-хе… Но, чтобы вернуться къ вопросу обо мн самомъ… Ахъ, нтъ, нтъ, я ни за что не хочу возвращаться къ вопросу обо мн самомъ, лучше ужъ что-нибудь другое!

Это послднее восклицаніе было такъ искренно, такъ печально, что заставило ее почувствовать къ нему состраданіе. Въ это мгновеніе она знала, что иметъ дло съ измученной, истерзанной душой. Но, такъ какъ онъ тотчасъ позаботился уничтожить это впечатлніе, громко засмявшись и еще разъ давъ клятву, что все это — чистйшее вранье и вздоръ, — дружеское чувство тотчасъ же оставило ее. Она рзко сказала:

— Вы сдлали нкоторые намеки на госпожу Стенерсенъ. которые были бы достаточно пошлы, если бы и въ половину не были такъ жестоки. По отношенію къ Минутт, этому жалкому калк, вы также являетесь судьею. Ахъ, это, право, такъ гадко, такъ плоско!

Она пошла снова быстре, онъ не отвтилъ и шелъ за ней съ поникшей головой. Раза два плечи его вздрогнули и къ великому изумленію своему она замтила, что по лицу его текутъ дв крупныя слезы. Онъ отвернулся и свистнулъ какой-то маленькой птичк, чтобы скрыть это.