В течение двух лет с того дня я ни в коей мере не испытал на себе дурного воздействия, которые приписывались Пурпурному Сапфиру; но должен сознаться, нечто выходящее за пределы понимания в моей жизни все же происходило.
Поясню на примере. Я с большим интересом разбирался от нечего делать в одном любопытном тексте, наполовину на персидском, наполовину на урду (что, однако, к данной истории отношения не имеет), и профессор арабской и персидской филологии из Университета Космополи прислал ко мне молодого ученого-индийца, чтобы я мог обсудить с ним некоторые темные места, а он – подзаработать (он служил клерком в одном англо-индийском торговом доме), и он явился вечером около половины девятого. Помню, его звали Как-то-там Гхош. Книги лежали у меня на столе в кабинете, мы провели за ними около тридцати минут, и у меня создалось впечатление, что мистер Гхош – самый настоящий аферист, некомпетентный и витающий в облаках. По истечении получаса он встал и сказал с поклоном:
– Простите, я не могу работать. Мне не нравится этот дом. Я ухожу.
Очень удивленный и немало раздосадованный, я несколько резко выразил ему свое неудовольствие. Направляясь к двери, он не произнес ничего, кроме:
– Мне жаль… очень. Не знаю. Вы должны извинить. Я пошел.
И он ушел!
Вскоре после этого со мной обедал мой друг, профессор арабистики, встречи с которым всегда бывали для меня настоящим праздником: он много лет состоял ректором одного медресе[110]
в Индии и был приятнейшим собеседником. После обеда, когда мы курили, сидя у камина, я заметил, что он то и дело обводит глазами комнату – как мне показалось, с беспокойством.– Ты что-то ищешь? – спросил я.
– Нет, – ответил он. – Нет, не думаю. Но скажи, ты не собираешь индийские редкости?
– Нет, на мой вкус, они, как правило, безобразны.
– А нет ли у тебя в доме Тиртханкары[111]
? Это маленькие гипсовые идолы, сидящие на корточках, какие встречаются в антикварных лавках.– Нет. Я видел таких сотни и терпеть их не могу.
– Пожалуй, ты прав, гадкие фигурки.
– Почему ты спросил?
– О, с ними лучше не связываться. – И он переменил тему.
Минут через пять гость снова оглядел комнату, вскочил на ноги и, глядя в темный дальний угол, воскликнул:
– Так я и знал! Сразу почувствовал! Kaun hai? Kiyá mangta? (Кто ты? Что тебе нужно?)
– Бога ради, что случилось?
– Неужели ты раньше
– Дружище, – удивился я, – ты не пьяный и не сумасшедший, это понятно. Что с тобой?
Он ответил не сразу, а вместо этого простер руку туда, куда был устремлен его взгляд, и крикнул:
– Jáó! (Прочь!)
Усмехнувшись, он вернулся в кресло и трясущимися руками заново разжег трубку.
– Ты удивлен, оно и понятно, – сказал профессор. – Прости за это представление, но я так долго жил в Индии, а эти вещи, наверное, проникают в кровь. Глупая история. Ты
Я вспомнил про Пурпурный Сапфир, встал, достал камень из ящика письменного стола и вложил в руку гостя.
– Боже правый! Конечно, это оно. То самое, что ему нужно. Это нагрудное украшение одного из индусских богов. Как оно к тебе попало? И как долго оно у тебя?
Я в общих чертах познакомил его с историей Пурпурного Сапфира, который он положил на стол рядом с собой. Когда я закончил, гость произнес:
– Ну да, этот рассказ объясняет увиденное – если вообще можно объяснить непостижимое. Мой совет тебе, причем самый серьезный: избавься от этого предмета как можно скорее.
– Почему?
– Потому что… но, бога ради, не рассказывай никому ни об этом происшествии, ни о нашем разговоре… он принесет беду… погубит тебя рано или поздно.
Остаток вечера прошел на минорной ноте. Профессор поведал множество историй, перекликавшихся с темой разговора, и, будь я человеком мнительным и слабонервным, они бы меня вконец обескуражили.
Но я к таким людям не отношусь, поэтому сохранил бодрость духа. Это был наш последний совместный с профессором обед до… дальнейшего.