Мистические истории. День Всех Душ

«Сомнений нет, – заключила сестра, – это действительно человек-кулос; Оно знает, что я здесь, что я Им управляю. Гляди, гляди! – выкрикнула она, едва не вплотную приблизив лицо к пленнику и прожигая его яростным взглядом. Какого рода силу она использовала, мне неизвестно; не знаю я и того, имеют ли отношение ее слова, которых я не разобрал, к тому, что произошло далее, но в этом благообразном, респектабельном американском гражданине мгновенно произошла такая перемена, какую не могли бы произвести даже могильные черви. У ног моей сестры пресмыкался демон – воплощение грязи и греха.

«Теперь ты видишь демонскую душу, – проговорила сестра. – Смотри, как Оно корчится; теперь ты видишь, братец, сколь полезны оказались познания, почерпнутые у наших мудрецов?»

От того, что произошло потом, кровь застыла у меня в жилах; я бы усомнился в собственной памяти, если бы все мои утверждения не подкреплялись сохранившимися доказательствами. Перед нами оказалась омерзительная тварь, приземистая, скрюченная, лишенная какого бы то ни было человекоподобия, и изо рта у нее лилась речь на странном старофранцузском, столь богохульная, что смутился бы и сам Сатана, с перечислением деяний столь страшных, что ни один смертный ни о чем подобном не слышал. И по воле моей сестры этот поток то прерывался, то возобновлялся. Не в моих силах поведать вам о смысле услышанного. Мне показалось, нечестивая речь не имела связи с современностью и окружающим нас миром, и слова сестры подтвердили, что я прав:

«Говори о временах недавних, о нынешнем своем воплощении».

И тут я стал улавливать упоминания вещей знакомых: Нью-Йорк, жена, дитя, друг. Рассказ пошел об удушении ребенка, об ограблении друга и одному Богу известно, чем бы продолжился, если бы моя сестра его не остановила.

«Как ты умерщвлял младенца? Покажи, как это было!» – потребовала она и снова добавила несколько незнакомых мне слов. Демон тут же подскочил ближе, склонился и сцепил свои когти на тоненькой шейке, которую я не видел, но явственно мог себе вообразить. В его лице отражались страшнейшие видения ада.

«А как ты обворовывал друга? Покажи, как это было!» – И снова прозвучали незнакомые слова, и снова демон повиновался.

«Это мы сохраним, чтобы использовать в будущем», – сказала сестра. Наказав мне до ее возвращения не спускать глаз с твари, она вышла и после довольно длительного отсутствия принесла с собой черную коробку, которая оказалась фотографическим аппаратом, и кое-что еще, а именно принадлежности для иного, новейшего способа фотографии, которым она владела. Она запечатлела тварь в обеих позах на необычной карточке – прозрачно-белой, из множества слоев тончайшей восточной бумаги. Когда она закончила, карточка стала выглядеть белой, как прежде, однородной и пустой. Изображения появлялись, только если поднести ее к глазам и всмотреться очень внимательно.

Между этими двумя находилась третья фотография, на которой были совмещены два лица – две души, по словам моей сестры: благообразного мужчины, которого мы видели вначале, и демона.

Сестра попросила ручку и чернила, и я протянул ей карманное вечное перо с фиолетовыми чернилами. Дав его человеку-кулосу, она велела ему подписать под первым изображением «так я убил своего ребенка», под вторым «так я ограбил своего друга», а под третьим, помещавшимся между ними, – «такова душа Ричарда Бервелла». Удивительным в этой надписи было то, что сделана она была на старофранцузском, на котором разговаривала тварь, Бервелл же французского не знал.

Сестра думала поставить на этом точку, но тут ей пришла новая идея, и она, как раньше прожигая тварь взглядом, спросила:

«Какое из твоих преступлений было самым чудовищным? Говори, я приказываю!»

И демон рассказал, как однажды пробрался в дом одной святой женщины, убил всех, кто там находился, и спрятал тела в погребе, за тяжелой дверью.

«Где находился этот дом?»

«На Рю-Пикпю, дом девятнадцать, рядом со старым кладбищем».

«А когда это было?»

Тут демон поднял бунт, катаясь по полу в адских корчах и выкрикивая слова, которые для меня ничего не значили, но сестре явно были понятны, потому что она иногда прерывала его краткими суровыми фразами и в конце концов заставила ей повиноваться.

«Довольно, теперь я знаю все», – сказала она, сфокусировала взгляд, как прежде, и добавила несколько слов, после чего свершилась обратная перемена. Перед нами вновь предстал Ричард Бервелл из Нью-Йорка, джентльмен с честным, благообразным лицом.

«Простите, мадам, – произнес он неловко, однако уважительно, – я, должно быть, на минутку задремал. Сегодня со мной творится что-то странное».

«Да, – подтвердила сестра, – с вами сегодня действительно творится что-то странное».

После этого я проводил Бервелла в отель «Континенталь», где он остановился. Вернувшись к сестре, я проговорил с нею до глубокой ночи. Мне было за нее очень тревожно: взвинченное состояние могло плохо сказаться на здоровье. Я уговаривал ее пойти спать, но она отказывалась.

«Нет, – говорила она, – подумай о том, какая чудовищная ответственность на мне лежит».