Митрополит Филипп

Для постройки Опричного дворца — главной политической резиденции государева «удела» — было снесено множество зданий напротив Кремля. Московский Опричный дворец располагался в том месте, где сегодня соединяются улицы Воздвиженка и Моховая; его положение точно определил дореволюционный историк И. Е. Забелин. Квадратное в плане пространство, отданное под постройку, было окружено высокой стеной с тремя воротами. На сажень она состояла из тесаного камня и еще на две сажени — из кирпича. Рядом с дворцом располагались, по всей видимости, казармы опричной стражи (в не очень точном переводе одного иностранного известия, «особый лагерь»). Общая численность московского опричного отряда, охранявшего царя, составляла около пятисот человек. Северные ворота играли роль «парадных». По свидетельству еще одного немца-опричника, Генриха Штадена, они были окованы железными полосами и покрыты оловом. Запирал их засов, закрепленный на двух мощных бревнах, глубоко врытых в землю. Украшением ворот служили два «резных разрисованных льва» (вместо глаз у них были вставлены зеркала), а также черный двуглавый орел с распростертыми крыльями, обращенный «в сторону земщины». На шпилях трех главных палат также красовались орлы, повернутые к земщине. Опричный дворец был обеспечен всем необходимым, значительную часть его территории занимали хозяйственные постройки: поварни, погреба, хлебни и мыльни; «над погребами были сверху надстроены большие сараи с каменными подпорами из досок, прозрачно прорезанных в виде листвы». Поскольку строительство производилось на сыром месте, двор пришлось засыпать песком «…на локоть в вышину. Даже церковь поставили на сваях. Главная палата стояла напротив восточных ворот, в нее можно было войти по двум лестницам (крылечкам)». Перед лестницами высился помост, «подобный четырехугольному столу; на него всходил великий князь, чтобы сесть на коня или слезть с него. Эти лестницы поддерживались двумя столбами, на них покоились крыша и стропила. Столбы и свод украшены были резьбой под листву. Переход шел кругом всех покоев и до стен. Этим переходом великий князь мог пройти сверху от покоев по стенам в церковь, которая стояла на восток перед двором, вне ограды»^{21}.

Московский Опричный дворец погиб в 1571 году, когда крымский хан Девлет-Гирей спалил Москву. Но помимо него в разное время воздвигались иные царские резиденции: в Старице, Вологде, Новгороде. В Александровской слободе стали строить Опричный дворец, по всей видимости, одновременно с московским или ненамного позже. Туда Иван Васильевич переехал из Москвы не ранее второй половины 1568 года и не позднее марта 1569-го. В московском дворце Иван IV провел относительно немного времени. Зато Александровская слобода, а позднее Старица на долгие годы становились настоящими «дублерами» русской столицы. Часть опричных сооружений XVI века сохранилась до наших дней.

К этому периоду относятся известия о странном мистическом ордене, основанном царем из опричной «гвардии». Немцы-опричники Таубе и Крузе, впоследствии ставшие изменниками, сообщают: «Опричники (или избранные) должны во время езды иметь известное и заметное отличие, именно следующее: собачьи головы на шее у лошади и метлу на кнутовище. Это обозначает, что они сперва кусают, как собаки, а затем выметают всё лишнее из страны»^{22}. Это описание подтверждается русскими источниками, до наших дней дошло даже изображение конного опричника с метлой и собачьей головой. Опричники должны были носить грубые и бедные верхние одежды наподобие монашеских, зато под ними скрывалось одеяние из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху.

Иван IV образовал из опричного ополчения нечто вроде религиозного братства. В него вошло около пятисот человек, по словам тех же Таубе и Крузе, «…молодых людей, большей частью очень низкого происхождения, смелых, дерзких, бесчестных и бездушных парней». Историки и публицисты следующих поколений оценивали опричное братство очень по-разному. Основным источником по его истории является послание Таубе и Крузе польскому гетману Яну Ходкевичу. Это памятник противоречивый и далеко не столь достоверный, как, например, записки их современников — англичан Ричарда Ченслора, Энтони Дженкинсона, венецианца Марко Фоскарино, немца Альберта Шлихтинга. Однако ничего лучшего в распоряжении исследователей нет[69].