Митрополит Филипп

Итак, в начале 50-х годов XVII века Русская церковь оказалась в сложном положении. Ее атаковали изнутри и снаружи. С одной стороны, государство, будучи другом и защитником Церкви, всё же постоянно усиливало контроль за ее деятельностью. Огромная область, управлявшаяся из Патриаршего дома и раскинувшаяся по всей России, представляла предмет зависти со стороны правительства. Вот бы всю эту земельку да пустить в службу, раздав помещикам! Вот бы перевести в казну часть огромного дохода, получаемого Церковью! При патриархе Филарете, который был отцом царствующей особы – государя Михаила Федоровича – светская власть не затрагивала интересов Церкви всерьез. Но после его кончины в 1633 году ситуация изменилась. Государство понемногу уреза́ло имущественные и судебные права Церкви. Для этого было создано особое учреждение – Монастырский приказ, а в Соборное Уложение[122] вошли специальные статьи, ущемлявшие церковную экономику. Правительственный пресс давил всё тяжелее…

С другой стороны, Церковь одолевали пороки самого духовенства. Его терзали пьянство, скудость знаний, леность в богослужении, потакание грехам паствы. Патриарх Иосиф, хворый старец, не мог подать благого примера священникам и епископам: его не без основания обвиняли в корыстолюбии. Между тем, в середине столетия Церковь имела дело не с монолитным, а с расколотым и потрясенным великою Смутой обществом. Всё, что полвека назад, казалось бы, стояло твердо, прошло через полосу страшного разрушения, а затем восстанавливалось очень долго, да и во многом так и не восстановилось. Произошло падение общественной нравственности, доверия к Церкви, благоговения народа перед государем и патриархом. Что ни возьми, всё в обществе шло через язвительный смешок. Мол, знаем, знаем цену и тому, и этому, готовы любую благородную на вид вещь попробовать на зуб. Глядишь, из-под тонкого слоя серебра вылезет дешевая медяшка… Русская знать глубоко заразилась индивидуализмом, ранее не столь развитым перед лицом общерусской соборности. Европа бомбардировала Россию соблазнами «латинства», «люторства» и «тайной науки», а русское духовное просвещение пребывало на самом низком уровне. Сказать, что Москва не располагала собственной академией, значит ничего не сказать! До академии было еще очень далеко. Не существовало даже постоянной «повышенной» школы[123], а небольшие училища ненадолго возникали и быстро исчезали. Большие библиотеки – царская и патриаршая – сгинули в смутные годы, а что осталось, пропало во время большого московского пожара 1626 года. Со скудным багажом богословских знаний очень трудно было противостоять опытным западным полемистам, и «за наукой» приходилось обращаться то к малороссам, то к грекам. Причем и к тем, и к другим относились с изрядной долей подозрения: не принесут ли они со своими знаниями то же самое «латинство» в красивой обертке, или даже басурманство? Порой эти подозрения оказывались небеспочвенными…

Вместе с тем, Московская патриархия жила еще весьма благополучно по сравнению с Православным Востоком, почти полностью находившимся под властью мусульман. Тамошние поместные Церкви страдали от притеснений со стороны иноверцев, от бедности, от безвластия. Православие знает иерархию патриарших кафедр, установившуюся еще в XVI веке: их было тогда всего пять, и Москва считалась «честию ниже» прочих, находясь на последнем, пятом месте. Первым, или «вселенским», как и сейчас, числился в этой иерархии патриарх Константинопольский. Он не имел никакой власти над прочими патриархами – такого в устоях православия не было, да и нет. Но формально за Константинополем закрепилось старшинство среди равных. Чем патриарх, занимавший кафедру в столице главного оплота ислама – Османской империи, мог превосходить патриарха, сидевшего в столице самой крупной независимой православной державы? Немногим. Во-первых, той самой древней «честью». Во-вторых, обилием ученых людей, а также библиотек, оставшихся от старых времен. В богатстве, славе, влиянии, реальной власти и способностях к миссионерству патриарх Московский являлся первейшим. Но грекам удобно было держать его за варвара, владыку варварской, «непросвещенной» Церкви. В свою очередь, амбициозные московские иерархи подумывали о том, как бы добиться «повышения статуса» в православном мире, как бы занять в нем место важнейшего духовного центра, перехватить лидерство. Кажется, для этого Русская церковь располагала необходимым ресурсом, следовало лишь решить «внутренние» проблемы. Предстояла большая работа, – как раз по плечу молодому и невероятно энергичному иерарху…

Никону.