Митрополит Филипп

«…Да послал еси к вам на стол братии и с квасом, и слугам, и детем восмь рублев, с слугами с Герасимом, да с Селюгою. Да послали есми к вам братии три рубля милостыни, на двести братов по полуалтыну, да детем на триста человек полтора рубля, по деньге. И ты б, Паисея, Бога ради стол велел на братию поставити и на слуги, и на дети с квасом, да за столом бы еси помянул братии, чтоб молили Бога за благоверного царя и государя, великого князя Ивана Васильевича всея Русии, и за благоверную царицу великую княгиню Марию, и за богодарованные чада, царевича Ивана и царевича Федора, и за христолюбивое воинство, и за все православное крестьянство, и меня б грешнаго во святых молитвах своих поминали. А яз вас благословляю и много челом бью… Бога ради живите любовно». Последние слова – правда всей жизни Филиппа. В них скрыта главная суть его истории, печальной и величественной.

Как будто Высший Судия встал рядом с человеком и вдохнул ему в уста всего несколько слов: «Бога ради живите любовно».

Глава V. Против опричнины

Что сохранилось от Филиппа в памяти потомков? Почему он остался в истории? Мирное его архиерейское служение не известно никому, кроме специалистов по истории Церкви. Точно так же, как жизнь и деяния десятков других митрополитов, правивших русских духовенством. Не встречи с восточными иерархами, не письма в Соловецкий монастырь и не поставления в сан епископов создали в памяти потомков образ Филиппа как великого человека. Нет. Вся его жизнь с ее монашескими трудами и хозяйственными заботами оказалась предуготовлением к подвигу, совершенному на склоне лет. Вот она, роль, тихими десятилетиями ведущая человека к кульминации сюжета, дающая ему возможность в каждой сцене научиться чему-то важному для «главного полдня», а потом обрушивающая на него обстоятельства, в которых он может проявить себя достойным своего предназначения или же провалиться.

Люди помнят тех немногих, кто сыграл, как следовало сыграть. Помнят, и учатся у них.

И, наверное, любит их Господь. Он любит всех нас, но те, кто достиг душевного совершенства и поступками явил его в земной жизни, может быть, угодны Ему более кого бы то ни было.

Филипп, аскет и хозяйственник, пас на Соловках малое стадце духовное. В Москве его роль приняла непривычную форму, возведя прежнего игумена на высоту пастыря всея Руси. Всю душу митрополит вложил в свое пастырство, достигнув в нем состояния совершенной любви. Для этого он должен был победить страх перед телесными муками, унижениями и насильственной смертью. И Филипп научился любить свою паству так, что все эти угрозы перестали тревожить его. В словах и действиях митрополита проявился и заиграл с изначальной силой образ Божий, вложенный в каждого человека, но у большинства дремлющий, искаженный. В суете столичной жизни Филипп достиг столь высокой степени обо́жения, что фигура его как будто омывает современников сиянием духовной чистоты. От него словно исходит свет, перед которым пестрая гуща старомосковской цивилизации застыла в изумлении, радости и трепете.

Главные события его жизни связаны с восстанием против опричнины. Переходя к ним, прежде стоит вглядеться в суть опричных порядков.

В опричнине видели разное. Многие считали и считают ее дикой выходкой кровавого маньяка, занявшего русский престол. Но психическими сдвигами правителей можно объяснить что угодно, где угодно и когда угодно. Невелика цена таким объяснениям: слишком уж они произвольны. Кто-то видит в опричнине очередное проявление «исконно присущего» русскому народу сочетания холопства с деспотизмом. Такой взгляд – сам из области психиатрии. С противоположной стороны слышится бесконечная апология «истинно великого» государя, «очистившего» Русь от скверны ересей, предательства, безбожия и т. п. Ну что же, очистить от блудного соблазна можно, конечно, и путем кастрации… Только откуда брать детей в таком случае? На научной почве возникли более здравые версии. В соответствии с одной из них, Иван IV проводил политику разрушения крупного княжеского землевладения. В соответствии с другой – рушил последние оплоты удельной раздробленности, крепил централизацию державы. В соответствии с третьей, война подвигла первого русского царя на строительство сего причудливого учреждения.

Чтобы понять смысл опричнины, надо мысленно вернуться к истокам Московского царства.