Но… остается только радоваться, что сватовство к Екатерине Ягеллонке завершилось полным провалом. Ведь какой был бы позор для всей страны, для всего русского православия, если бы всё сложилось иначе! Если бы царь, презрев христианские обычаи, расторгнул брак с законной чадородной женой, заставил шведов разорвать еще один законный христианский брак, взял бы за себя враждебную России чужеземку, не испытывая ни капли любви, блюдя один политический расчет… Или, может быть, Мария Темрюковна, отяжелевшая от родов, опостылела ему, и царь искал политического предлога, чтобы найти новую женщину для своего ложа? Да как бы там ни было, худо, худо, позорно выглядит вся история с Екатериной Ягеллонкой. Бес подсунул большой соблазн, и уцепил самого государя!
У нас нет сведений, как быстро митрополит Филипп узнал о ведении переговоров с Эриком XIV. А то, что все-таки узнал – рано или поздно – не вызывает сомнений. В них участвовал его двоюродный брат, всё тот же Василий Иванович Колычев-Умной. Его Иван IV отправил, среди прочих посольских людей, в Швецию…
В источниках нет ни строчки о том, что митрополит Филипп как-то противился «шведскому проекту». Однако, зная характер его, зная строгую монашескую школу, зная бесстрашие, с которым глава Русской церкви еще выйдет стоять за истину, можно предполагать и его гнев, и попытки разрушить планы царя.
Официальная царская летопись обрывается как раз августом 1567 года. Посольство Ивана Васильевича только-только добралось до пределов Шведского королевства. Возможно, первое обличительное слово Филипп произнес именно тогда, т. е. задолго до того, как вошел с Иваном IV в конфликт из-за опричнины, но в последние заготовки для составления летописи информация об этом не успела войти. Таким образом, серьезное охлаждение могло начаться в середине 1567-го.
Остается напомнить: всё это – из области предположений.
Вероятно, выказав нерасположение к нечестивому сватовству, Филипп отложил окончательный разрыв до того момента, когда Екатерина Ягеллонка приедет в Россию. Ведь пока дипломаты занимались переговорами, новый брак царя оставался в планах. Как и развод с Марией Темрюковной. Иными словами, совершался малый грех, а до большого еще не дошло. Ну а когда неудачливые послы вернулись из узилища, Филипп уже не был митрополитом…
В любом случае, «дело Екатерины Ягеллонки» не могло не подпортить отношений между государем и митрополитом.
Филипп не забывал оставленный им Соловецкий монастырь. В конце 1566 года или в 1567-м он вызвал оттуда иноков с мощами Зосимы и Савватия, да «со святыми водами». Приехавшим монахам со старцем Спиридоном во главе митрополит устроил встречу с государем. Они же, в свою очередь, порадовали его добрыми известиями: на Соловках достроили Преображенский храм, да и освятили его еще в августе, через несколько недель после того, как Филипп стал главой Церкви. Душа митрополита возликовала: давняя его затея счастливо окончилась ко благу любимой обители! В сообщении соловецких монахов Филипп мог видеть доброе предзнаменование к собственному служению…
Соловки остались в его сердце. Он писал туда грамоты, в которых видно теплое чувство. Без тихих озер, без прибрежных валунов, поросших мхом, без линии горизонта, до которой рукой подать, ему тоскливо. Печаль толкается в самую душу, мысли улетают к полночным пределам Московской державы и возвращаются, напоенные криками чаек. Холодно Филиппу в теплой Москве, тепло ему на холодных Соловках… Туда бы уйти, на покой, на жизнь уединенную, да хоть бы и не в пустынь, но к спокойным домовитым заботам. Здесь другие заботы, горечи в них больше, суеты, тяжести… Ах, тяжело. Но ничего не поделаешь. Бог его привел на митрополичий двор, Бог и рассудит, как ему лучше быть. Надо лишь слушать Его, видеть знаки Его воли, да покоряться.
К власти митрополичьей Филипп не стремился, и не желал ее нимало. Он откровенно писал на Соловки: «Меня принудили…». А Житие Филиппа донесло фразу, сказанную им Ивану Васильевичу незадолго до возведения на митрополию: «Отпусти меня, Господа ради, отпусти! Ведь ненадежное дело – вручать малой лодочке великий груз»[65]
.