Mittelreich

Виктор, Валентин и официантки стоическими усилиями почти вернули трактир в первоначальное состояние: комната была убрана, вымытые стаканы сохли на свернутой вдвое скатерти, крупный мусор вымели, стулья поставили на столы. Хозяин налил всем шампанского, которое работники проглотили, скривившись. Они не привыкли к этому напитку. Все мечтали лишь о постели. Никто из обслуги не поехал домой на велосипеде. Сейчас это было слишком опасно. Всем казалось, что ветер усилился. Они кое-как устроили жесткое ложе из одеял на натертом воском полу протопленной комнаты и через несколько минут уже крепко спали. Хозяин потушил свет и вышел. Этой ночью ему не суждено было уснуть.

«Ветер бушует, как война. Не помню, чтобы когда-то такое было. Тут впору начать молиться. Но это всего лишь привычка к покорности». Внезапно он услышал пение, то и дело прерываемое бурей. Панкрац спустился на берег – в самом деле, на пароходных мостках кто-то пел. Голос был женский. Панкрац пошел к мосткам, где на самом краю у воды стояла фройляйн Цвиттау и пела. «Должно быть, бранденбургские народные песни», – подумал хозяин.

– Вам нехорошо?

– Мне очень хорошо, всегда любила бурю. Если отдаться ей и не отступать, возникает чувство собственного величия. Мне нравится бороться с бурей. Вы меня понимаете?

– Нет, честно говоря, не понимаю. Надеюсь только, что рябина победит бурю. Мне и этого довольно. Я пойду. Спокойной ночи. И будьте осторожны, возвращаясь домой. С деревьев могут падать сломанные ветки.

Добравшись до дома, Панкрац тщательно запер входную дверь и пошел наверх. Он осторожно вошел в спальню, стены вздрагивали от ветра, долго вслушивался в дыхание жены и детей, тихо стоял и слушал. Он ощутил счастье. Его охватил прилив любви к детям и жене – и к жизни. Панкрац понял, что прежде об этом не задумывался, а теперь любил даже бурю, от которой содрогался дом и которая вдруг показалась ему родной. Он слегка покачивался – это означало, что вечером он выпил. Возбуждение возросло. Панкрац все еще ощущал запах духов госпожи Майнрад, глубоко дышал и чувствовал больше, чем понимал.

Жена хозяина проснулась и в лунном свете, пробивавшемся сквозь шторы, увидела неподвижный силуэт. Буря бешено рвала дом, будто лошадь плуг, и только Тереза хотела испуганно вскрикнуть, как комнату сотряс толчок, за которым последовал второй. Панкрац отскочил от окна, словно пытаясь убежать. У Терезы вырвался давно сдерживаемый крик, он разнесся по комнате и разбудил детей. Они неуклюже завертелись, как зверьки, и расплакались. Панкрац подбежал к выключателю, щелкнул, но ничего не произошло, электричества не было.

– Где свечи? – грубо закричал он жене.

– В шкафу, где чистое белье. Боже, что случилось?

Она в страхе на ощупь отыскала детей и прижала к себе, не видя их. Они испугались еще больше и захныкали, таращась в темноту. Это не помогало: страшное оставалось невидимым. Панкрац отыскал свечи под льняной тканью и спросил у жены, где спички.

– Должны лежать там же.

– Не могу найти, – пробормотал он, шаря в пустоте.

– Тогда не знаю.

– Тогда думай, вспоминай! – заорал Панкрац уже почти в истерике, пытаясь спрятать под грубостью растерянность и страх.

– Должны лежать там! – закричала Тереза, еще сильнее пугаясь и приходя в отчаяние от ярости мужа. – Где им еще быть?

– Черт побери, черт побери! – ругался Панкрац, уже совсем не владея собой, отчего дети уже не просто плакали, а ревели. – Если сам не сделаешь, – криком заглушал вышедший из себя муж страхи жены, детей и свои, – если сам все не будешь… нет, стоп, вот они… вот они…

Наконец, проблеск огня осветил родную, но ненавистную сейчас комнату. Когда удалось зажечь свечу, Панкрац увидел, что в комнате ничего не изменилось. Это немного успокоило его.

– Должно быть, дерево упало на провода, – сказал Панкрац, – пойду посмотрю.

Он зажег вторую свечу и приклеил ее воском к ночному столику. Затем вышел («Наконец-то», – подумала Тереза), держа свечу перед собой и прикрывая пламя ладонью. «Наконец-то».

Он вернулся только через полчаса. Молча уселся на кровать, не говоря ни слова. Тереза увидела, что он плачет. Дети снова почти уснули, но сквозь сон слышали достаточно и смогли позднее рассказать о происходившем.

– Всю крышу снесло, – сказал Панкрац, – она лежит в саду на снегу. Эта проклятая буря сорвала крышу и сбросила на молодой каштан, всего метр высотой. Я не знаю, как нам покрывать убытки, – всхлипнул он и положил голову на плечо жены. – А если еще и дождь пойдет, вода протечет через чердак на третий этаж, потом на второй, и так до первого. У нас нет страховки. Лучше бы пожар, как тогда, перед войной, и все бы уничтожил. Тогда мы получили бы страховку. А теперь я не знаю, что делать!

Он цеплялся за жену и в то же время был где-то далеко.