Mittelreich

Он покинул дом, прошел через сад над Эггнфельдом, проследовал к лесочку, в тени которого скрывалась заросшая кустарником дорога через овраг, где раньше ездили повозки и ходили люди, – дорога вела от дома Лассберга в Фихтелькам к Банкерлю, откуда открывался прекрасный вид на горы, а внизу, в доме размером с гараж по соседству с домом Лассберга ждали женщина и восемь незаконнорожденных детей, – овраг, который теперь служил помойкой, и там, среди мусора, повесился.

Как записал впоследствии в конце отчета полицейский Зееталер, который составлял протокол, ветка чуть не сломалась под весом тяжелого мужчины. Однако выдержала.

☨

Основной чертой людей стало упорство. Они упорно работали, выбираясь из передряги с проигранной войной и избавляясь от дурной репутации, которую заработали в мире из-за этой войны и сопутствующих обстоятельств. Поначалу это было долгом, который они угрюмо исполняли под кнутом оккупантов. Военное правительство выпускало постановления, и им послушно следовали. А что можно было поделать? Монополия на применение силы оказалась в руках оккупантов, а с другой стороны, не так просто смириться с мыслью, что абсолютно все было плохо в те двенадцать лет, когда страна вела невиданную прежде борьбу за место под солнцем. За те годы в людях выросло национальное самосознание, которому теперь вдруг отказано в праве на существование. Первые годы ушли на то, чтобы сориентироваться. Они подстраивались как под новые постановления, исполняя их, насколько необходимо, так и под упреки и обвинения, соглашаясь с ними, насколько возможно. Неудобная поза поклона была не слишком утомительной, да и длилась не слишком долго. Победителям было невыгодно держать их в согбенном положении, так не извлечешь энергии, а без энергии не получишь прибыли. Вскоре униженное положение, присущее собаке, но иногда применимое и к человеку, приелось. Обеим сторонам стало ясно, что так новое государство не построить, и люди начали выпрямлять спины. Вождь, который в совершенстве освоил эту осанку, нашелся быстро, и при нем возникло новое государство: государство Аденауэра. И тут вдруг появился Старый Зепп, работник, о котором уже почти забыли, он возник из выгребной ямы и немного смягчил времена Аденауэра, не умаляя их значения. Никто не знал, что творилось в его душе, когда он в полном одиночестве бродил по темной выгребной яме среди фекалий и червей толщиной в сантиметр. Сам он впоследствии тоже не сказал об этом ни слова. Старый Зепп разделся до серо-коричнево-желтых подштанников и вошел в озеро. Там он пробыл долго, несмотря на холод, – весна еще не пришла, насколько я помню, – и все видели, как его кожа медленно синела. Выбравшись, он сказал только: «Готово». И пошел в свою комнату рядом с хлевом, не обратив внимания на предложение хозяйки налить горячую ванну на втором этаже, чтобы он не заболел. «Ничего, и без ванны не заболею».

Вот это Старый Зепп! Вот это да!

Он не колеблясь, при полном параде, спустился по деревянной лестнице в выгребную яму, когда туда средь бела дня свалился утенок, покрытый желтым пушком, такой маленький и такой любимый. Вместо того чтобы остаться прямо под дырой, где его можно было бы достать, глупый утенок отплыл на самый край, куда не дотянуться ни рукой, ни шестом, ни садком. Он сидел в темном углу, его было не разглядеть, и как ни манили, ни просили, ничто не помогало. Вокруг выгребной ямы собралась толпа: мужчины, женщины, дети, старики, – люди всё прибывали. Первой примчалась хозяйка усадьбы, бросив дела в кухне, хотя приближалось обеденное время и велика была опасность, что еда пригорит; она выбежала из кухни, спустилась к хлеву и через двор устремилась к выгребной яме – сразу, как только ребенок из третьего дома возник на пороге и сообщил на правильном немецком языке:

– Там животное упало в подземное озеро.

– Какое еще животное? – спросила хозяйка, строго взглянув на ребенка. – Что за животное?

Ребенок испуганно ответил:

– Такое желтое и круглое.