Mittelreich

– Я видел такое на фронте. Господин Хануш, вы, возможно, подтвердите, – посидите еще немного, – это не было редкостью, причем наверняка во всех казармах. Сотни мужчин жили бок о бок. Случались домогательства. Случались ранения в интимные места ниже пояса. Часто мужчины лежали на мужчинах, иногда мужчины напоминали женщин. Они вытягивались и извивались, как женщины на панели, предлагали себя другим мужчинам, и те притягивали их к себе и обнимали, как мужчины обнимают женщин. Ночами слышались дикий скрип, скрежет зубов, борьба. Часто я не мог уснуть. Сам я подобным никогда не занимался. Мне было противно. Но глаза видят, даже если отворачиваешься. И уши слышат, даже если затыкаешь. Стыд и ярость омрачают душу. От воспитания никуда не денешься. Часто я спрашивал себя: почему я другой? Что со мной не так? Почему я не могу получить удовольствие, не испытывая чувства вины? Почему не могу наслаждаться, не боясь наказания? Почему меня беспокоит, что обо мне подумают? Разве не у каждого рыльце в пушку? Разве я обязан быть нравственно выше других? Разве я образец порядочности среди свиней и извращенцев? Разве я лучше других, потому что не раздеваюсь перед ними? Разве я в совершенстве владею собой, когда, страдая, обуздываю инстинкты, или я просто зажатый и трусливый? Я часто задавал себе такие вопросы. Очень часто. Обсуждал это со священником. Он сказал, что я на правильном пути и нужно продолжать задаваться вопросами, поэтому мне стало легче принимать себя и свое отвращение к мужскому разврату. Но дело в другом. Суть в том, что эти люди больны, они не мужчины, а нечто вроде ошибки природы. В их существовании нет Божьей искры. Они не созданы по образу и подобию Божьему. У них нет души, которая отличает человека от животного. Нужно остановить их, сдержать их болезненные инстинкты! Государство должно разыскивать их повсюду, помещать в интернаты, лечить. Наверняка есть лечебные упражнения и хорошие лекарства. Нельзя пускать подобное на самотек. Это не прекратится само собой, а, напротив, распространится. Глупые шутки здесь не помогут. Тут нет ничего смешного. Таким людям нужна помощь! Без нее им не справиться. Только помогая, можно направить их в нужную сторону. Как вы считаете, господин Хануш? Вы опытный человек и, конечно, сталкивались с таким. Что вы думаете об этом вопросе, что скажете о неправильном развитии мужской природы?

Как только хозяин пустился в рассуждения, сестры покинули кухню, возмущенно качая головами и даже не заметив, насколько поэтична его речь. Они были глухи ко всему, что шло вразрез с правилами хорошего тона.

Мужчины сидели за столом вдвоем, на первый взгляд они понимали друг друга, и все же оставалось какое-то досадное разногласие.

– Ну, что я скажу, – начал Виктор, – эти вещи мне известны. Там, где я служил, тоже такое бывало. Но то, о чем вы говорите… в общем, у нас таких называли «голубыми». Если узнавали, что кто-то «голубой», его тут же перебрасывали на восток, на фронт. Скорее всего, мало кто из них вернулся с войны, вот что я хочу сказать. Их ненавидели, особенно младшие офицеры. Сразу пускали в расход, делали из них пушечное мясо, если эта склонность выходила наружу. И знаете, честно говоря, должен сказать, все они были жалкими неудачниками. С ними боялись дружить. Никто не хотел, чтобы о нем подумали, будто он тоже из таких. Все «голубые» оказывались в одиночестве. Ничего хорошего, должен сказать, ну, в том, как с ними обращались. Но, наверное, это было необходимо ради морального облика солдат.

Они задумчиво сидели напротив друг друга. Им было неловко находиться рядом и говорить на эту тему. Оба чувствовали себя неуютно.

– И фройляйн Цвиттау была из таких? – спросил Панкрац. – Не могу представить.

Виктор испытующе взглянул на Панкраца. Помочь ли ему разобраться в щекотливом вопросе и не ходить вокруг да около? Виктор работает на хозяина, а умный работник никогда не покажет, что умнее хозяина. Ладно, попробуем на примере.