Mittelreich

Дама попросила девочку не пугаться и начала раздеваться. Потом потребовала, чтобы девочка, испуганно наблюдавшая за ней, тоже сняла одежду. Когда та отказалась, дама схватила ее словно железными пальцами – «меня никто никогда так крепко и сердито не хватал, было правда больно» – и сорвала всю одежду. Затем силой заставила ребенка лечь на одеяло и приказала раздвинуть ноги. Пожилая дама опустилась перед девочкой на колени и целую вечность смотрела на ее половые органы, не дотрагиваясь до них. Девочка боялась дышать. Потом пожилая дама показала на место между своими ногами и сказала: «Смотри! А вот что у меня здесь».

– И что? Что там было? – не выдержал один из полицейских.

Девочка долго подыскивала слова и, наконец, ответила:

– Не знаю, курчавые волосы, а в них что-то сморщенное, как бугорок с верхушкой. У моей бабушки там не так, а как у меня.

– И дальше? Что было дальше? – допытывался полицейский.

– Не торопите ее. Она еще не пришла в себя, – строго предупредила психолог.

– А потом женщина сказала, чтобы я потрогала бугорок.

– И что? Ты потрогала? – после некоторого молчания сочувственно спросила психолог, гладя руку девочки.

– Да. Но очень быстро. А потом убежала. Он был такой ужасный на ощупь. Такой… Такой… Как… Как… Мы когда-то играли в амбаре и нашли мышиное гнездо. И там были голые мышата. Такие же на ощупь. Мерзкие.

– И она не пыталась тебя удержать? – спросил полицейский.

– Нет. Она еще сказала: «Большое спасибо, милая девочка. Большое спасибо. Ты меня освободила». Крикнула мне вслед. Там мое платье осталось. Оно новое. Она мне почти весь рукав оторвала. Мама, его можно будет пришить?

– Конечно, детка, пришьем. Полицейские принесут твое платье.

Так и произошло. Полицейские пошли той дорогой, которую описала девочка, и после недолгих поисков обнаружили полянку в лесу. Одеяло и одежда все еще лежали там. И ни следа пожилой дамы. На следующий день привели ищейку, которая взяла след у одеяла и привела полицейских вглубь леса на несколько сотен метров. Однако у русла ручья собака след потеряла.

Через несколько дней в лесном озере, куда впадал ручей, под нависшими ветвями обнаружили разбухший труп фройляйн Цвиттау. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила, что девочка рассказала правду и ничего, кроме правды.

Все эти беженцы, они просто не такие, как мы, – к такому единодушному мнению пришли люди в трактирах, когда стало известно о происшествии, – в наших краях им делать нечего. Нам не ужиться.

Фройляйн Цвиттау почти ничего не оставила после себя. Состоялись тихие похороны на кладбище в Кирхгрубе; в небольшой, размером с ладонь, четырехугольный ящик из необструганных сосновых досок, который столяр Санимер склеил по поручению Филомены и Герты, поместили горстку золы, выданную в крематории. При погребении присутствовали протестантский пастор, хозяин усадьбы с семьей и оставшимися работниками, а также жильцы дома Шварца; больше никто не пришел. Это почти не было связано со скандальной кончиной фройляйн, скорее с тем, что кроме узкого круга, куда фройляйн приняли после ее приезда в Зеедорф семнадцать лет назад, никто не обратил на нее внимания. Ее не заметили. Она жила так замкнуто и тихо, что деятельные и самодовольные жители деревни смотрели на нее как на пустое место. Церемония на кладбище длилась едва ли четверть часа, и сразу после нее немногочисленные собравшиеся погрузились в будничные дела.

Необычайные обстоятельства, связанные с самоубийством, недолго давали пищу для сплетен, и это тоже объяснялось тем, что никто в деревне по-настоящему не знал фройляйн. Опасная отчужденность странного двуполого существа, о котором в первые дни еще говорили, отпугивала. Они предпочитали отмалчиваться, чтобы не говорить о своем отношении и чтобы, чего доброго, их не заподозрили, будто они что-то знают об этом жутком природном явлении.

В усадьбе на озере тоже несколько дней не касались в разговорах смерти фройляйн. Все разволновались, когда утром соседи фройляйн по дому Шварца появились в кухне трактира и рассказали, что фройляйн прошлой ночью не вернулась домой. Сразу же сообщили в полицию, и полицейские Зееталер и Крамер составили протокол. Пока исполнялась эта формальность, стало ясно, что полицейские знают больше, чем говорят. Они то и дело выходили из кухни и шептались снаружи у входной двери. Затем им понадобилось позвонить по телефону. «Просим во время разговора в помещение не наведываться», – так выразился Зееталер. Крамер же сказал: «Никому внутрь не соваться!» Еще, мол, ничего не доказано, и необоснованные слухи только повредят расследованию щекотливого дела.