В России налицо была очередная иллюстрация алогичного поведения, вновь сопровождавшегося кровопролитием. Эксперимент над собой заключался на сей раз в том, что солдаты, ещё вчера проливавшие кровь и с готовностью отправлявшиеся на войну во имя себя и своих союзников, начали с какой-то невиданной и, главное, необъяснимой скоростью бросать оружие, поворачивать его против своих же офицеров, убивать их, дезертировать, грабить местное население. Капитуляции как таковой не было — воинственный русский народ и слышать о ней не желал. Было массовое дезертирство и зверства, перешедшие в итоге в Гражданскую войну, аналогов которой не было ни в русской, ни, кажется, в мировой истории. Отсутствие логики и много крови — как всегда в России…
— А что случилось с императором?
— Его заставили отречься и посадили под арест — сначала под домашний, а после отправили в ссылку. То, что случилось с ним потом, страшно даже себе представить. Скажу лишь, чтобы не травмировать твою детскую душу, что его убили вместе со всей семьёй. Да, да, те самые солдаты, которые присягали на верность ему и погибали ради него ещё вчера. А также те, кто ненавидел большевиков за капитуляцию. Они. Это стало решающим переломом в ходе войны. Позиции союзников оказались подорваны, но произошло это слишком поздно — по меткому выражению английского военного министра Черчилля, Россия вышла из войны за полдня до победы.
Таким образом, не поддержи нас тогда в нашем подрывном начинании по развалу Австро-Венгрии изнутри союзники, ещё неизвестно, как бы для них закончилась война. У них не осталось выбора — армия Италии не обладала той национально-этнической мощью, которую выставил народ Сербии против австрийцев, протягивая в то же время руку своим славянским братьям, находившихся у них под игом. Мы всегда умели объединять и сплочать людей, следствием чего и стала Корфская декларация.
Хорватские солдаты бросали оружие на полях и братались с сербами, убивали своих австрийских командиров. Началась внутренняя война, разгромившая самую сильную в мире армию — и превратившая в руины самую сильную некогда в мире империю…
— Так разве это плохо? Разве дурны были стремления Аписа, коль скоро он видел такой исход событий?