Младшая сестра Смерти

Миранда делает выпад и сносит горлышко бутыли. Сосуд опрокидывается набок и покачивается — в комнате слышен тихий звук, возникающий от соприкосновения стекла и пола. Я понимаю, что не дышу, и тихонько втягиваю воздух. В тот же миг из бутыли вырывается…

Я не знаю, кто это. Оно по-прежнему студенистое, серо-черное и мерцающее. По очертаниям похоже на человека, только с неестественно вытянутой головой и сильным сколиозом: тело идет зигзагом, одно плечо ниже другого. Лицо неуловимо-плавучее, без точных черт, и лишь глаза ярко выделяются на нем — горят двумя белыми огнями.

Миранда заносит меч для удара.

Пора!

— Мое имя Агриппина! — выпаливаю я.

Клинок вздрагивает в руке короля, а дама хрипло ахает и прикладывает ладонь к груди: дурное предчувствие не обмануло ее.

Нечисть ухает филином, отталкивается от пола и с грохотом пробивает окно возле меня. Вот и путь отступления! Недолго думая, я выскакиваю следом за летающим студнем. Он мелькает за деревьями с левой стороны от избы, — следовательно, мне направо. В затылок несутся крики Миранды и Ти. Сатир обещал, что девушки погонятся за своим «спутником», а не за мной. Хоть бы так и вышло! А еще рогатый говорил, что найдет меня, если заблужусь. Поэтому я бегу, не разбирая дороги. Главное сейчас — скорость.

За спиной словно вырастают крылья. Я перепрыгиваю поваленное дерево, уворачиваюсь от мощной еловой лапы и ликую от собственной ловкости. Но продолжается это недолго. Кто-то хватает меня за капюшон.

Я верещу и машу руками, пытаясь отбиться. Но отбиваться не от кого — толстовка всего лишь зацепилась за острый сучок. Дергаюсь, ткань трещит и рвется. Потеряв равновесие, я лечу головой вниз. Едва успеваю выставить руки — в ладони впиваются сухие ветки и хвоя. Маска слетает с лица, — наверное, тесемки ослабли, пока я боролась с сучком. Сверху ухает, и я невольно поворачиваюсь на звук. Над головой, обдавая влажным холодом, парит студенистая тварь.

Я смотрю на нее, а она на меня.

Глава 7. Сказать правду пиковому королю

Я стягиваю балахон, бросаю его на землю и устало ковыляю куда глаза глядят. Можно присесть на поваленное дерево и дождаться сатира, но я просто не могу торчать на месте.

Тварь ничего мне не сделала. Повисела в воздухе и умчалась по своим делам. Даже не знаю, почему рогатый настаивал, что она не должна видеть мое лицо. Ну увидела — и что? Я ее ни капельки не заинтересовала. Это хорошо, но чуточку обидно. Даже монстр меня заигнорил!

Серебристая дымка мерцает на фоне елей. Наконец-то.

Появившись, сатир сразу хватает меня за руку и тащит в обратном направлении. Ноги, не привыкшие к долгим прогулкам по лесу, еле волочатся. Кроссовки, похоже, придется выбросить — они исцарапаны и проткнуты неласковым валежником. Но жаловаться рогатому и просить притормозить бессмысленно, да и гордость не позволяет. Наверняка не услышу в ответ ничего, кроме насмешек.

— Ты отпустил валета? — спрашиваю я.

— Нет, зажарил и съел, — ворчит сатир, но все-таки уточняет: — С пигалицей полный порядок, уже свалила восвояси. Ты представилась королю?

— Эм-м, да.

Секунду я колеблюсь — не сказать ли про слетевшую маску, — но решаю, что это не имеет значения.

В воздухе разливается вечерняя прохлада и появляется мошкара. Издалека доносится кваканье лягушек. Насвистывают птицы. Остановиться бы, послушать, но сатир упорно тянет за собой.

— А что червы собирались делать с той тварью? — интересуюсь я. — Они притащили ее в бутылке, выпустили, а потом…

Рогатый выразительно смотрит на меня и проводит большим пальцем по горлу.

Надеюсь, это ответ, а не угроза.

— Но зачем?

На самом деле я хочу спросить не об этом — не только об этом, — но к главному вопросу нужно подходить издалека.

— Я же тебе объяснял, малыш. Червы и пики убивают нечисть. Трефы и бубны — людей. Все просто. Если ты принадлежишь к масти, ты должна убивать. Так принято.

— Там, в доме, — осторожно продолжаю я, — было много всяких знаков. И еще соль. Зачем все это?

— Обычные меры предосторожности, чтобы оно не вырвалось на свободу. То-то дама с королем удивились, когда их дружочек сбежал, — фыркает сатир.

— Понятно. — Я переступаю через продолговатую мшистую кочку, похожую на могильный холмик, и стараюсь не выдать голосом волнение. — Среди знаков был один, который мне запомнился. Миранда назвала его «берегиня»…

— Ш-ш-ш! — сквозь зубы шипит рогатый. — Даже не произноси при мне таких слов. Запомни, для нечисти это худшее ругательство на свете.

Внезапно я чувствую, как потеет ладонь, стиснутая в лапе сатира. Высвободив руку, я сглатываю шершавый комок, вставший в горле, и уточняю:

— Так ты, эм-м, тоже нечисть?

— А что, у тебя с этим какие-то проблемы? — Рогатый прищуривается. — Мы вообще-то живем в век толерантности. Я твой помощник и хорошо выполняю свою работу, так есть ли разница, к какому виду или типу я отношусь?

Я не понимаю, кривляется он или говорит искренне. Склоняюсь к первому варианту, но с элементами второго.