Млечный Путь

Вдруг тот, четвертый, торопливо поднялся с пола и подошел к молчаливому человеку, все время стоявшему над покойницей.

— А вы не знаете Бранчицы? На самом шоссе. Отсюда должно быть недалеко. Где это, в какой стороне? Боже мой, боже! Если знаете — выведите на дорогу.

Эти слова, полные мольбы и отчаяния, он произнес как в пустыне. Тот, к кому он обратился, даже не пошевелился.

— Почему вы молчите?! Вам трудно ответить?

Тот вдруг склонил голову и перекрестился по-католически, пятью пальцами.

— Он молится, не трогайте его, — сказала Гануся.

Этот, в легком пиджаке, тоже склонил голову и перекрестился по-католически. Сделал он это старательно, как бы нарочно, чтобы видели. Гануся посмотрела на него, и на лице ее ничего не отразилось. Тогда он тихо спросил у Гануси:

— А вы как креститесь? Тремя или пятью пальцами?

Вопрос прозвучал так, будто человек придавал этому особое значение.

— Я не крещусь, — нехотя ответила Гануся, недовольная тем, что ей не дают спокойно помолчать. Сколько недетского было в девочке в эту минуту! И ответила со значением. Возможно, она догадалась, почему он так спросил, и знала, как нужно отвечать на это. Обиженный ее ответом, он тихонько пошел на прежнее место и лег на глиняный пол. Снова воцарилось молчание. Покойница лежала в гробу, и двое стояли над нею. На крыльце послышался стук, хлопнула дверь в сенях. Это вернулись люди, копавшие могилу. Они вошли в хату, и в каждом из них было что-то новое. И это новое угадывалось во всех. То ли озабоченность, то ли возбуждение. Во всяком случае, нечто общее. Словно бы их объединяло совместно выполненное дело. И это сближало их. Теперь они все были вроде заговорщиков. Не зная друг друга, в незнакомом месте, они недавно вырыли могилу для неизвестной им девочки. Рыли вместе, под звездным небом, ночью, превозмогая свои собственные муки. По всей вероятности, каждым из них руководило чувство зависимости от всех остальных. Конечно, они зависели друг от друга. Никому не хотелось, никто не мог да и каждый боялся выделиться среди остальных во время этой опасной, возможно, для них встречи. Что случилось бы, если б кто-нибудь из них объявил, что не хочет поступать так, как поступают остальные? Ведь вся компания и так еле удерживалась вместе… Правда, один из них лежал теперь на полу, но неизвестно еще, что о нем думали остальные. И кто знает, возможно, судьба ему была уже уготована.

Возможно, они ощущали что-то еще, что объединяло их. Голодное мыканье по холоду, и вдруг — какие-то дела, общие занятия. Да и хата в конце концов освободилась от мертвого человека, стала как бы теплее. Мертвому ничего не нужно. Живому нужен теплый приют. Втянутые в общее дело, затаив каждый про себя свое, они вошли в хату и остановились посреди нее.

Тишину нарушил отец покойной.

— Гануся, — сказал он громко, — попрощайся с нею…

Он подошел к Ганусе, обнял одной рукой за плечи. Вдвоем они подошли к гробу и опустились на колени. Отец прикоснулся лбом к белой, как бумага, руке покойницы, поцеловал ее. Поцеловал лоб и ноги. Потом стоял и смотрел, как Гануся целовала лицо покойницы и рукава кофточки. Затем он и тот, кто делал гроб, закрыли его крышкой. Вдруг он приоткрыл крышку и посмотрел еще раз на покойницу. Посмотрела и Гануся. Посмотрел и тот, кто делал гроб. Лишь после этого закрыли крышку уже навсегда. Принялись поднимать гроб. Все как-то сразу засуетились, мешая друг другу. Стали поднимать гроб. Взялись вшестером. В первой паре были: одутловатый немец и с ним толстяк в полушубке. За ними — самый младший и тот, кто делал гроб. Гроб уже приподняли, как вдруг заворочался спавший на полу человек в легком пиджаке. Скорчившись, словно у него все горело внутри, он подбежал к остальным и, сонный и растерянный, почему-то стал хвататься за гроб там, где стоял человек, который делал гроб. Увидев возле себя сонного помощника, он уступил ему место, а сам с отцом покойницы прошел впереди. Одна Гануся стояла в стороне, ожидая. Только она шла вслед за гробом. Когда сходили с крыльца, Гануся хотела было закрыть сени, но передумала. В сенях, как и в хате, было пусто и голо. Крыльцо низкое, в одну ступеньку. Сошли с него с гробом легко.

Ночь была в самом разгаре. Она выдалась светлой. Полная луна стояла высоко, и вокруг нее звезд не было. Мороз без ветра. Тишина. Промерзлая земля серебрилась далеко в этом покое светлой ночи. Голые деревья казались черными и очень высокими. С гробом прошли двор, что-то вроде сада с редкими деревьями, миновали поле и очутились на опушке леса. Лес был невысокий, — видно, молодой еще. Оттуда веяло стойким запахом смолы и влажной коры. Долго видна была опустевшая хата. И не столько черный силуэт ее, сколько освещенное окно. В ней осталась догорать свеча. Окно едва светилось. Видимо, огарок должен был вот-вот погаснуть. Яма была вырыта тут же, на опушке, возле трех деревьев. На холмик вырытой земли и поставили гроб. Лунный свет растекался среди деревьев. Тягостное молчание царило вокруг.