Млечный Путь

— Я муж вашей Веры. Я знаю от Веры, что вы существуете на свете. Вот сижу и думаю, что делать с этой хатой. Потому что, видите ли, сам я с Верой живу далеко отсюда, под Минском, около Осипович. Хата пустует. У меня там дом новый. А место здесь такое глухое, что никому этой хаты не сдашь, никому не продашь. Да и Вера горюет по этой хате. Ради Веры я иногда приезжаю сюда, проверяю, не гниет ли хата, не сорвал ли кто замка с двери. Да и кто, откровенно говоря, соблазнится пустой хатой. Кроме вот этой лавки, тут ничего нет.

Вера плачет и говорит:

— Хата эта для меня как церковь для того, кто в бога верит. Мы там, — говорит, — с нашим Николаем (это с вами, значит), родились, там отец и мать померли…

— Мать умерла?! — выкрикнул Николай Семага.

— Уже второй год пошел, как умерла.

Он переночевал вместе с зятем в хате, а на следующий день они вдвоем выехали под Минск. Некоторое время он прожил там у Веры, а потом стал учиться в Минском университете. Позднее поступил в аспирантуру, и единственной опорой его души была Вера. Она оплакивала Ганусю, Марину и незнакомую ей Надю Богуш — ведь так далеко они где-то, Николай ничего не знает об их судьбе. Николай уже читал лекции в институтах, когда вдруг новый прилив тоски по детям начал мучить его. Он потерял всякую надежду встретить их когда-нибудь. Страшная мысль о том, что они потеряны для него навсегда, поселилась в его душе. Он слал письма в Несвиж много лет подряд, но ответа не получал. Милосердный боже! Да что ж это такое случилось? Значит, хоть одно письмо дошло туда! Ведь оттуда письмо! От Нади. И от них, от Гануси и Марины. Они уже выросли и смогли поставить под письмом свои имена. Он увидел подписи, сделанные по-польски. Ужас охватил его. Пришелец, чужак лишает их души и вместо нее хочет оставить свою, чуждую им! Это было хуже отравы. Он стал везде и всюду искать возможности повидать семью.

Николая Семагу послали в служебную командировку за границу. На станции Городея в каком-то оцепенении он вышел из вагона на перрон. Знакомые места! По несвижской дороге ему так просто добраться до своих детей. Он увидит их, хотя бы на один миг.

…Очень вежливо жандарм попросил его подняться назад в вагон. Николай подпер голову ладонями, уставился в окно, и отчаяние комком подкатило к горлу.

После этого было от них еще одно письмо. Надя писала, что добилась места и служит в имении. Батрачит. Зарабатывает немного на хлеб. Он стал бороться с самим собою. Он старался заглушить в себе память о них. Как расплывчатое сновидение, возникал перед ним образ Нади и мучил его. Он гнал от себя этот образ, как веселый жизнелюб, приговоренный к казни, гонит мысль о небытии.

Так прошла его молодость и пришла зрелость. Осенью тысяча девятьсот тридцать девятого года он пробился наконец к старому богушевского дому на Новом Месте в Несвиже. Ему казалось, что сердце вырвется из его груди, когда он ступил на порог знакомых ему просторных сеней. Как живые свидетели двадцати промчавшихся лет, стояли перед ним Гануся и Марина. Ему нужно было совладать с собою, чтобы привыкнуть к мысли, что детство обеих девочек загублено для него навсегда. Детство их кануло в вечность. Перед ним стояли они, так похожие друг на друга, и в них были те черты, которые останутся навсегда и не исчезнут в близкую уже для них пору юности.

Он недолго задержался в Несвиже. Вместе с Надей и дочерьми он вскоре выехал в Минск. Он и Надя обманывали себя, стараясь думать, будто ничего страшного не произошло и что к ним вернулось столь долгожданное счастье! Но правда была беспощадна; у них уже не было юности. У каждого она прошла в тоскливом одиночестве.

Он снова увлекся своей работой. В апреле сорок первого года передал в правительство республики свой план постройки в каждом районе заводов местной промышленности. Это был итог его трехлетнего изучения природных богатств всех районов.

Двадцать четвертого нюня того же года после полудня он с Надей и детьми вошел в свою квартиру на третьем этаже. Они переоделись, чтобы быть готовыми отправиться в дорогу, когда станет совсем опасно. В эти дни уже начались первые — не менее ужасные, нежели последние, — налеты немецкой авиации на Минск.

Николай вместе с Ганусей и Надей вышли из квартиры, чтобы спуститься по лестнице вниз. Только Марина еще задержалась, она спрашивала, запирать квартиру или бросить ее открытой. Через несколько секунд после ее слов весь дом от подвала до чердака содрогнулся. Бомба пробила все этажи и разорвалась у самого фундамента. Николай и Гануся стояли около двери своей квартиры, и это спасло их. В самой квартире воздушная волна сбила Марину с ног. Она упала, ничего не видя и почти ничего не чувствуя. Она лежала и молчала.

Гануся с отцом стояли в уцелевшем углу. Туда, где раньше была лестничная площадка, рушилась стена. Падая, она рассыпалась и увлекла за собою Надю. Надя упала во двор и очутилась под кирпичами развалившейся стены.