Млечный путь (СИ)

Но его жизнь проходит осколками дней, пролетает битым временем, уходит смешанным с водой песком.

И когда сигарета уже почти дотлела, когда скрылись последние лучи закатного солнца, когда весь город стал жить в искусственном свете, за спиной открывается дверь. Неслышное присутствие, Ньют даже не оборачивается, только губы сами собой растягиваются в теплой улыбке. Отправляя уже отжившую отмеренный ей срок сигарету в последний полет, Ньют достает новую, прикуривает и протягивает еще одну подошедшему Томасу.

Томас зажимает сигарету губами и пальцами, склоняется к Ньюту, и начинается обратный отсчет для очередной быстросгораемой жизни.

— Замерз? — интересуется Томас, и Ньют лишь мотает головой. Тишина вечера нарушается гудящими вдалеке машинами, криками выползающих к темноте шумных компаний и каким-то смешанным всеобщим гулом неспящего города. Здесь никогда не бывает абсолютно тихо.

Ньют поворачивается к Томасу, рассматривая блики в темно-янтарных глазах. Два маленьких кусочка солнца, и они сейчас обращены к нему.

— В детстве я любил подобные вечера, — делится Томас, щелкнув по сигарете, чтобы отправить ее в последний путь, как и ту, что ушла незадолго до нее. Он цепляется за перила, раскачивается взад-вперед, смотря куда-то на горизонт, за пределы досягаемого мира.

— А сейчас? — продолжает Ньют. Что изменилось сейчас? Он кидает свою сигарету вниз, задумчиво наблюдая, как она присоединится к своим соратницам.

— Если бы они только чаще были такими, — туманно отвечает Томас, вновь на секунду повернувшись к Ньюту. Недолгий зрительный контакт длится вечность, и Ньют успевает забыть обо всем. Разве можно так смотреть? — Когда я был маленьким, мы с мамой подолгу сидели на веранде вечерами. Сначала рассматривали закат, а потом разговаривали или читали книжки. Это было лучшее время.

Ньют опускает голову. Как бы сильно он ни любил своих родителей, они слишком редко позволяли себе уделять ему хоть немного внимания. Можно сказать, Минхо занимался еще и его воспитанием.

— Расскажи мне о своей семье, — просит вдруг Ньют. Неожиданно даже для него самого, но Томас только приподнимает уголки губ, будто вспоминая что-то, что бесконечно греет душу. Они никогда не говорили о своей прошлой жизни.

— Я не знал отца, — произносит он тихо. Почти без грусти. — У них, так скажем, не срослось. Но мама хорошая. Мы много времени проводили вместе, она даже отвела меня в музыкальную школу — она там когда-то преподавала. Мы были практически друзьями. Вряд ли я мог еще кому-то рассказать столько же, сколько ей.

— Где она сейчас?

— Уехала. Когда мне было лет двенадцать, она нашла себе мужа, родила ребенка, а я с трудом дожидался, когда уже окончу школу, чтобы смотаться от них. Мне никогда не нравился ее выбор в плане мужчин, а в этот раз она перешла все границы. Даже домой не хотелось иногда возвращаться. Это была настоящая вражда. А потом они предоставили мне выбор: ехать с ними куда-то по работе ее мужа или оставаться здесь. Я, разумеется, выбрал второе. Они попросили родителей подруги за мной присмотреть, а сами быстро укатили. Я их с тех пор не видел больше.

Ньют усмехается. Почему-то с родителями у всех одна беда: полное недопонимание. Он не знает и никогда не знал никого, кто радостно и гордо мог бы похвастаться, что они с родителями лучшие друзья. Почему-то так не бывает.

— Много времени прошло? — спрашивает Ньют, кусая корочку на ободранной губе. Томас вздыхает.

— Лет девять. Это было начало старшей школы.

— Хотел бы увидеть ее снова?

— Безумно, — улыбается Томас. Глаза печально сияют в полумраке. — И Чака тоже — это брат мой. Он меня очень любил. И любит. Может сутками тарахтеть по телефону.

Ньют несмело позволяет себе ответить на улыбку. Он опускает глаза, думая, как было бы здорово, если бы желание Томаса исполнилось. Ньют хотел бы посмотреть, какими могут быть отношения с матерью, кроме тех, когда вы постоянно обвиняете в чем-то друг друга.

О семье Ньюта он не спрашивает. О нем самом никто никогда не спрашивает. Ньют привык.

Томас ерошит ему волосы и тянет в комнату. Говорит, что уже совсем холодно. Ньют не сопротивляется, продолжая улыбаться ему в спину.

***

Ньют иногда думал о том, почему вся жизнь — не только его, но жизнь вообще — состоит из того, что людям приходится находиться там, где они находиться не хотят, и делать то, что они не хотят делать. Его интересовало, когда именно зародилась такая система, но также он осознавал, что, даже если кто-то об этом и думал, то не стал ничего менять. Проще всего одному звену подстроиться под огромную систему, чем огромной системе под одно звено. А может быть и не одно — каждый тогда захотел бы что-то перевернуть для себя.

Пожалуй, эта мысль появилась спонтанно — например, как многие из его привычек. Потому что философским смыслом вещей и общего бытия он старался себя никогда не грузить, а существование людей, чьи жизни не имеют и малейшего отношения к его жизни, его интересовало мало.