Млечный путь (СИ)

Впрочем, после этого он себя обычно одергивал: чтобы он жил так, как живет, вокруг работает та самая огромная система и тысячи людей, которые делают то, что делать не хотят, и так или иначе все их жизни касаются друг друга. Но об этом никто никогда не узнает.

Настроение, располагающее думать о чем-то таком — в некоей степени высоком и недосягаемом, потому что разобраться в этом слишком тяжело, — посещает Ньюта редко и только тогда, когда ему срочно нужно занять чем-то мозги. Когда он волнуется, когда понимает, что его ждет что-то неизбежное, или когда после срыва — почти недельного — идет к Томасу домой, понимая, что его могут даже не пустить.

Что вызвало этот срыв, Ньют предпочитает не думать: в голове уже несколько месяцев творится такая каша, что разобраться в ней положительно нереально. Лучше думать об огромной сложной системе, состоящей из переплетающихся проводов множеств жизней.

Нажать на звонок он не решается целых пять минут. Ньют уверен, что его шумное сопение уже давно услышали в глубине квартиры, а звонить теперь и не надо. В голову прокрадываются мысли, что он сейчас усложняет и без того сложную систему, и потому, пока не успевает передумать, все-таки давит на торчащую черную кнопку с уползающими в стену проводочками-венами.

Трель звонка затихает, и почти в тот же миг раскрывается дверь. Ньют так боится поднять голову и посмотреть Томасу в глаза, что рассматривает носки своих синих потертых кед, что шаркают по пыльному полу площадки. Он упорно переминается с ноги на ногу и ощущает давящее тяжелое молчание неимоверно. Оно висит в воздухе — хоть неси ведро и откачивай его.

Гудящей голове такое напряжение тоже не помогает. Ньют чувствует, как боль возрастает, понимает, что еще немного, стоит только немного затянуть, и череп разорвется на миллионы маленьких частей. Сломаются кости под тяжестью ощутимого взгляда уже таких родных темно-янтарных глаз, и Ньют уже никогда не сможет встать.

Если Томас его прогонит, Ньют ни за что не сможет вернуться туда, куда так долго пытается вытянуть его Минхо. К тем людям и тому миру, что хочется послать к черту.

А потом раздается вздох. Не менее тяжелый, чем взгляд, гораздо более громкий, чем гудящий в ночи город, но решающий все. Ньют видит, как в поле его зрения появляются босые ступни, Томас стоит так близко, что остро ощущается его тепло. Потом Ньют видит руки, и его притягивают ближе — в смысле, еще ближе. Смыкаются на пояснице пальцы, Томас утыкается лбом Ньюту в плечо, и тот не знает, что делать.

До него доходит, что нужно обнять Томаса в ответ, слишком поздно. Ньют кладет дрожащие ледяные руки ему на спину, и Томас судорожно выдыхает.

— Я же тебя просил.

— Знаю, — кивает Ньют. Знает и ничего не может поделать.

Томас отходит, пропуская Ньюта в квартиру, и только тогда Ньют решается поднять на него глаза. Выглядит Томас ничуть не лучше, возможно, даже более разбито, чем он. Синие-синие, почти фиолетовые, словно мазки гуаши, круги под глазами, посеревшая кожа и сгорбленная фигура. Взъерошенные волосы, трясущиеся колени — Ньюту физически больно видеть его таким.

Ньют закрывает за собой дверь, прислоняясь к ней спиной и все еще неотрывно глядя на Томаса. Тот не шевелится, теперь он опускает взгляд, рассматривая посиневшие пальцы на ногах, и Ньют грустно усмехается.

Ждал ли его Томас, вливая в себя литры того ужасного горького кофе, или просто снова допоздна сидел за учебниками? Вспоминал ли его или даже не заметил его отсутствия? Хотел ли, чтобы он вернулся, или проклинал каждую свободную минутку?

Ему надоедает стоять в оглушающей тишине и бояться сделать лишнее движение. В коридор выходит томасова кошка, усаживаясь у стены и укоризненно прожигая своими желтыми глазищами Ньюта и хозяина поочередно. Ньют берет Томаса за запястье, тянет за собой в комнату, обходит кошку по дуге, и та лишь тихо вопросительно мяукает им вслед.

Ньют садится на кровать, просит Томаса поспать хотя бы немного — но совершенно без слов. Тот тяжело падает на кровать, устремляя взгляд в потолок, а когда поворачивает голову к Ньюту, осторожно тянет его к себе; одними глазами умоляет остаться с ним. И кто Ньют такой, чтобы сопротивляться ему?

***

Иногда хватает лишь взгляда, чтобы понять, что происходит с человеком. Иногда можно сделать вывод лишь на основе наблюдений, только стоит повнимательнее присмотреться. Иногда не нужно даже ничего говорить, не нужно долго копаться где-то глубоко внутри — все читается в глазах. Надо только уметь правильно распознавать.

Ньют таким никогда не являлся. Он не мог элементарно определить, что творится на душе у него самого, не то что у других. И если разбираться в себе он давно перестал — то ли потому что надоело, то ли потому что это никогда ни к чему не приводило в силу сложности такого анализа, — то разбираться в других хотел бы научиться. Не ради удовлетворения собственных потребностей, но ради тех, кто ему хоть сколько-нибудь дорог. И неважно, что таких наберется от силы три человека. Главное, успеть вовремя помочь.