Млечный путь (СИ)

И в глазах Томаса не просто горящие адским пламенем костры. В них — такая решимость, что ее хватило бы заставить мертвого подняться из могилы. Но эта решимость вдавливает Ньюта в песок. По его вине что-то может случиться с Томасом.

С дорогим ему человеком.

***

Станет ли когда-нибудь возможна та часть реальности, где Ньют прекратит упрямиться и примет для себя все таким, какое оно есть на самом деле? Без гнетущих иллюзий, без наивных мыслей, без глупых надежд? Станет ли такая реальность его домом или она выбросит его за порог, как выбрасывают в лес ненужных котят? Воспротивится ли хоть кто-то, чтобы его, Ньюта, оставили в мире с обществом наедине?

Но Ньют знает, что уже как минимум один человек встал на его сторону. И наедине с вселенной и обществом он не останется теперь точно.

Ньют мучается собственной глупостью, но он действительно не хочет оставаться один. Он действительно не хочет, чтобы из-за него страдали другие. Чтобы видели его таким, какой он есть чаще всего — потерявшим разум, гоняющимся за галлюцинациями, кричащим в ответ стонущим венам. Все, чего он хочет теперь — чтобы больше никогда такого не повторялось. Чтобы дорогие ему люди всего этого не видели. Чтобы он сам не был больше таким.

Наверное, в этом и была всегда его проблема. Он никогда не хотел признавать, что с ним что-то не так. Никогда не принимал помощь. Всегда делал больно себе — но всегда страдали из-за этого другие гораздо сильнее, чем он. Боль становилась заразной, и пока Ньют корчился во всех разом побочных эффектах, ломались его друзья. Ломался Минхо, сжимал кулаки Алби, разрушался Томас.

А устав бороться, Томас решил пройти через то же, что и Ньют.

Так кем же он будет, если погубит невинную жизнь? Кем же он станет, если по его вине пострадает еще один человек? В кого превратится, если тот, кто всегда принимал его сторону, вдруг уйдет?

Ньюту думать об этом бесконечно страшно, и он сжимает Томаса в объятиях только сильнее. Озадаченно охнув, Томас позволяет Ньюту жаться к нему, потому что знает, что у того никого не было, кто был бы на него так похож. И пускай Ньют сам говорит, что Томас — полная его противоположность, Томас знает, что это не так. Потому что общего у них гораздо больше, чем вообще можно себе представить. Потому что они друг друга отражения. Потому что один без другого никто. И потому что они оба друг другу нужны.

Нужны настолько сильно, насколько нужен на планете воздух. Нужны настолько, насколько деревьям нужны корни. Настолько, насколько рыбам нужна вода, а любому живому существу — сердце. Насколько нужен человеку человек.

Ньюта все еще трясет, но ему теперь не холодно. Потому что его согревают руки Томаса и его широкая грудь, на которой он позволяет Ньюту лежать. Ньюту трясет после того, как он заставил себя смыть все содержимое пакетиков Томаса в унитаз. Он помнит, как тряслись его руки, помнит, как часто билось сердце, помнит, насколько шумным стало дыхание. И помнит, как к нему подошел Томас. Взял его ладони в свои, провел по ним теплыми пальцами и, дыша Ньюту в затылок, помог пустить все в утиль.

Ньют чувствует себя одиноким в скоплении мириадов планет и звезд, в параллельных мирах и новых Вселенных; чувствует себя ничтожно мизерным в размерах галактик. Вся масса этих впечатлений в конце концов его задавит, и не останется от него даже крошечного — еще меньше, чем он, напоминания. О том, что он вообще когда-либо существовал.

Стремится ли хоть что-то на свете к неизвестной бесконечности? Или, все, что поджидает в конце, — исключительный распад изначального? А может, в вечность уйдет созидание? На смену одному придет другое, после и третье, но и оно в итоге разрушится, чтобы уступить место новому. Так что же надо делать, чтобы устремиться к бесконечности? **

Возможно, увидеть новый горизонт?..

Ньют перестает быть одиноким, когда Томас обнимает его так, как сейчас: будто и нет ничего на свете дороже. Будто распад их двоих не ждет никогда — только недоступная бесконечность.

Быть может, их душам когда-нибудь удастся это постичь.

Но пока Томас позволяет быть рядом, пока жертвует собой, пока отдает частичку себя, Ньют знает, что ничего ему не грозит. Даже если вдруг решит обрушиться небо. Даже если вдруг все звезды Млечного Пути окажутся у Ньюта в крови. Даже если вдруг случится так, что воскреснут ныне мертвые.

Все это не страшно. А страшно — быть одному.

***

Дожидаясь прихода Чака от друга домой, Ньют с Томасом успевают вычистить всю квартиру. Ньюту кажется, что даже его маленькое обиталище — по-другому и не скажешь — выглядит куда опрятнее. Может быть, конечно, бессчетное количество пустых бутылок и стойкий запах сигарет ухудшают ситуацию в тысячу раз, но вот квартира Томаса никогда не была такой.

И это пугает.