Мне сказали прийти одной

Он сказал, что многие из его друзей, освобожденных из египетских тюрем, вступили на путь давы. «Это хорошее время для всей мусульманской уммы, – сказал он, имея в виду всех людей, придерживающихся исламского вероисповедания. – Сейчас мы можем принести правильное учение ислама в наши страны, и вскоре умма во всем регионе станет сильнее».

Когда мы допили чай и кофе, тунисец принялся советовать мне съездить в район тунисско-ливийской границы. «Там вы найдете моих братьев, помогающих беженцам, маша’Аллах. Все они по много лет провели в тюрьме». Он дал мне номер телефона своей жены на случай, если мне понадобится с ним связаться.

По пути в отель я прошла мимо группы людей, говоривших на диалектах региона Персидского залива. Некоторые из них держали в руках сумки от «Гермеса» и огромные пакеты из «Хэрродса»; другие быстро пролетали мимо в «Роллс-Ройсах», «Феррари» и «Мазерати». Меня поразило, что они совершенно не выглядели озабоченными или хотя бы настороженными беспорядками на улицах некоторых арабских стран. Этим и многим другим они так отличались от тех мужчин, с которыми я только что встречалась. Я вспомнила слова тунисца: «Египет, Ливия, Тунис и Сирия – это еще не все. Это только начало волны, которую не остановить. Это все сделает проще для солдат Аллаха».

Все выглядело так, как будто арабские восстания уже почти стали новым магнитом для боевиков со всего мира, таким же притягательным, как Афганистан и Пакистан во время войны с Советским Союзом. Но, чтобы убедиться в этом, мне надо было посетить эти страны.

В августе я полетела в Тунис, где режим Бена Али уступил место правительству, которое поддерживали «Братья-мусульмане». Лидер партии Рашид Ганнуши считался умеренным исламистом. Более двадцати лет он провел в изгнании в Великобритании и вернулся в Тунис в 2011 году. Люди в стране выглядели гордыми и охваченными эйфорией. Все тунисцы, с которыми я говорила, были переполнены оптимизмом, в том числе и Ахмад, местный корреспондент, с которым я работала. При Бене Али страна была полицейским государством. Интеллектуалам не дозволяли писать и говорить то, что им хочется. Теперь, как гордо говорил мне Ахмад, Тунис превратится в настоящую демократию со свободой слова. Хотя полностью это превращение еще не завершилось, он чувствовал, что новое руководство – это шаг в правильном направлении на пути борьбы с коррупцией и либерализации правительства.

На границе Туниса и Ливии я отправилась на контрольно-пропускной пункт в Рас-Аждире. Там я обнаружила представителей Красного Креста, Организации Объединенных Наций и других международных организаций. Они оказывали помощь людям, которые бежали от войны в Ливии. Среди беженцев было много африканцев, работавших в этой стране. Объединенные Арабские Эмираты, Марокко и другие страны также посылали помощь. Некоторые страны организовывали лагеря и обеспечивали продукты, а Марокко устроило полевой госпиталь.

Мое внимание в особенности привлекла одна палатка. Там молодые люди выдавали беженцам пакеты с продуктами и одеждой, а потом пытались вовлечь их в разговоры об истинном исламском пути.

Большинство мужчин в этой палатке носили гондуры – длинные одеяния, распространенные в Северной Африке. У некоторых из них были бороды.

Не были ли это те самые «братья», о которых упоминал тунисец в Лондоне? Вежливо поприветствовав их, я спросила, не принадлежат ли они к какой-либо группе или организации.

– Мы здесь просто для того, чтобы помогать беженцам, – ответил один из них.

Он готовил бобы и овощной суп на большой полевой плите, работающей на газе.

Я спросила, чем он занимается, когда не помогает беженцам.

– Я недавно вышел из тюрьмы. После этого я здесь помогаю.

Он сказал, что в тюрьму попал за то, что учил «правильным словам ислама».

Еще двое мужчин рядом резали морковь и картофель для супа.

– Вы все были в тюрьме? – спросила я.

Они кивнули. На волне так называемой «Жасминовой революции» по общей амнистии на свободу вышли сотни заключенных, среди которых было много джихадистов. Я спросила, как называется их организация? Кто платит за овощи в супе и за все те вещи, которые они раздают беженцам? Они посмотрели друг на друга. У них есть эмир, сказали они, но им не позволено говорить больше, если он им этого не прикажет.

Это удивило Ахмада. Как и тысячи молодых тунисцев, он выходил на улицы с призывом убрать Бена Али. «Почему вам нужно разрешение? – спросил он. – У нас была революция. Теперь это свободная страна. Именно ради этого мы рисковали своей жизнью.

Но эти мужчины явно хотели чего-то совсем другого, а не того, за что боролись Ахмад и его друзья. «Я не могу говорить без одобрения эмира», – настаивал мужчина, назвавшийся Салахом.