Мне уже не больно (СИ)

— Да, — он садится рядом, накрывая ладонью мой лоб. Проверяет температуру. — Что ты хочешь? Пить? Есть?

Слабо морщусь. Меня тошнит от одного только упоминания еды.

— Полежи со мной.

Последним, что я запоминаю, становится его тепло. Илья забирается под мое одеяло и осторожно привлекает меня к себе.

К счастью, на этот раз сон забирает меня до самого утра.

Открываю здоровый глаз и смотрю на руку, перекинутую через мою талию. Мы с Ильей лежим лицом друг к другу, я к собственному смущению обнаруживаю, что притерся к нему всем телом. Начинаю неторопливо отодвигаться, и мое копошение будит Илью.

Он зевает, потирая глаза. Усмехается, разглядывая меня, и сонно бормочет:

— Каков красавец.

Я вспыхиваю, пытаясь спрятать покореженное лицо в подушке, но Илья вдруг грубо хватает меня пальцами за подбородок и не дает отстраниться.

— Куда? — спрашивает он строго. — Посмотреть дай.

— На что там смотреть? — хриплю я, недовольно хмурясь. Мне не нравится, что он видит меня таким. Это ощутимо задевает мое чувствительное самолюбие. — Ну, Илья, пожалуйста… Мне неловко…

— Жить будешь, — не обращая внимания на мое бормотание, выносит вердикт Илья. В его карих глазах светится незнакомое мне выражение. Будто он одновременно и зол, и ему меня жалко. Будто он хочет и прибить меня, и утешить. Будто я ему и противен и вызываю симпатию. Что-то противоречивое, переворачивающее все внутри наизнанку и не дающее ему покоя. — Прекрати кривляться. Как ты не поймешь, Дима? — он произносит это голосом, вибрирующим от подступающего к горлу раздражения. — Ты красивый. Всегда. Даже если у тебя все лицо в грязи, даже если тебя поколотить так, что живого места на лице не останется. Ты, черт подери, всегда как ебаное совершенство. Весь такой сияющий и прекрасный, ну просто, блин, диснеевская принцесса, только поющих птичек и оленей тебе не хватает. Самолюбивый чванливый мерзкий придурок!

Он почти рычит это мне в лицо, а я лежу, приоткрыв рот, и не могу не то, что слово вставить, взгляд отвести от изумления. Это точно настоящий Илья, а не плод моего больного воображения?

— Я бы придушил тебя собственными руками, так ты меня бесишь, — заявляет он ровно, оказываясь вдруг в такой непосредственной близости, что я чувствую, как мои встрепанные волосы касаются его лба. — Но проблема в том, что без тебя я бы сдох сам.

— Илья… — шепчу я так тихо, что сам себя не слышу.

— А ты все это время бегал за Милославским, — продолжает Илья, распалившись. Он резко отстраняется, встает с кровати и идет к двери. Обнаруживает на полпути, что на нем только трусы, и начинает нагибаться и собирать с пола свою одежду, продолжая при этом говорить: — Изматывал себя им, убивался, раз за разом, раз за разом. Говорил, что недостаточно хорош, говорил, что тебе не хватает стальной уверенности, не хватает непосредственности, не хватает азарта, не хватает бог весть чего…

Я сажусь в кровати, отчаянно борясь с головокружением. Смотрю на Илью и будто бы вижу его впервые.

Грубый заносчивый парень, невзлюбивший меня с самого первого дня. Чем я так выводил тебя? Тем, что не смотрел в твою сторону, будучи занят другим человеком?

— Алик тебя ненавидел за то, чего в тебе не было, — Илья останавливается, чтобы взглянуть на меня и сказать отчаянно и резко: — А я, черт подери, тебя за это люблю.

Я сползаю с края кровати, пошатываюсь на нетвердых ногах, цепляясь за металлическое изножье. Шагаю Илье навстречу, тяжело опираюсь о его напряженные плечи, потому что от слабости не могу даже прямо стоять. Тянусь к его губам и целую: больно кусаю за нижнюю губу, проталкиваю язык ему в рот.

Лишь бы заткнулся, лишь бы перестал нести этот бред.

Лишь бы перестал взрывать своими словами мне мозг.

Ненавижу.

Не-на-ви-жу. Мычу ему это в рот по слогам, выгибаюсь под его холодной ладонью, забравшейся под пижамную кофту и скользящей вдоль позвоночника. Царапаю его шею, вцепляясь ногтями в загривок, залепляю звонкую пощечину, когда он отстраняется, чтобы невесомо поцеловать меня в распухший нос, в саднящую скулу, в заплывший глаз. Бью его по груди кулаками, бью, пока в изнеможении не обмякаю в кольце обнимающих меня рук.

Почему. Какого хрена.

Зачем ты так со мной поступил, Илья?

Зачем ты так долго об этом молчал?

========== 5. Вне подозрений ==========

Отец велит Илье ни на шаг от меня не отходить всю неделю. Что, несомненно, идет на пользу моему душевному состоянию, но мешает восстанавливаться физическому. Потому что большую часть дня дома никого, кроме нас, нет, и Илья бессовестно этим пользуется, протирая мной каждую горизонтальную поверхность.

— Ты ходишь совсем как пингвин, — веселится Илья на четвертый день, складывая руки в замок за головой и наблюдая за моими вялыми перемещениями до ванной и обратно. Ходить прямо мне мешает адская тянущая боль в заднице, которая коварно не дает о себе знать, когда мы занимаемся сексом, но спустя пару часов после становится реально ощутимой проблемой.

— Да что ты говоришь, — злюсь, забираясь на кровать и пихая разлегшегося посередине Илью коленом под бок. — А кто в этом виноват? Ты, озабоченный плебей!