Мне уже не больно (СИ)

— А меня Илья с Димой довезут.

Отец и тетя Аля переглядываются с нескрываемым удивлением. Еще бы — в последний раз мы с Кариной ездили в школу вместе, когда нам было по пятнадцать, и у отца не было возможности рассадить нас по разным машинам, потакая бесконечным капризам и истерикам. У нас с Кариной друг для друга тогда были только такие ласковые слова как «шалава» и «пидор».

Тетя Аля радостно улыбается, что почему-то меня задевает.

«Это не твоя заслуга», — думаю я с обидой, но давлю в себе негодование и делаю вид, будто слишком проголодался, чтобы вдаваться в подробности нашего с Кариной временного перемирия. Бутерброд, к слову, оказывается слишком пресным и жестким. Тетя Аля готовит только завтраки, но даже с ними справляется из рук вон плохо.

— Дима, ты не простыл? — спрашивает отец, поглядывая на меня поверх газеты. Я замечаю, что к своим бутербродам он даже не притронулся — верная тактика. — Выглядишь нездоровым.

Ну вот.

Только я понадеялся, что нос перестал быть похожим на вареный картофель, как отец разбил мои чаяния одним вопросом.

— Неа. Все в порядке.

Когда я без особого аппетита доедаю завтрак, запиваю его кефиром и спускаюсь в гараж, меня нагоняет Илья. От него веет уличным холодом и запахом крепкого черного кофе, а в коротко постриженных русых волосах поблескивают снежинки.

— Чего такой расстроенный, Димон? — гогочет Илья, расплываясь в особенно гаденькой ухмылке. — Боишься светить своим красным носом перед Аликом?

— Заткнись, — отмахиваюсь вяло и показательно сажусь на заднее сидение рядом с Кариной. Та увлеченно читает рубрику гороскопа в своем журнале. Страница открыта прямо на овнах, и я успеваю мельком прочесть про неожиданный поворот, поджидающий их на жизненном пути. Класс. Я, конечно, в звездные предзнаменования не верю, но мне только неожиданного поворота не хватало.

— Давай побыстрее… — прошу Илью, когда он выводит машину на дорогу, ведущую в город. Наши взгляды встречаются в зеркале заднего вида, и Илья серьезно кивает. Он без слов понимает, что мне хочется приехать в школу задолго до того, как покажется Ромашка. В школе Женя не решится меня тронуть.

Илья высаживает нас у входа, и мы с Кариной, подхватив сумки, быстро взлетаем по ступенькам крыльца. Только когда за мной захлопываются двери лифта, сердце перестает бешено стучать, и беспокойство постепенно ослабевает. Я оправляю галстук и полы темно-синего форменного пиджака, стараясь вернуть лицу привычное бесстрастное выражение.

Мы выходим на этаже гуманитарных дисциплин и сворачиваем в кабинет русского. Сегодня первый урок у нас пройдет совместно с параллельным классом, причем некоторые ребята в это время будут писать тест по экономике. Алика, Антона и Дубля нет: они, скорее всего, уже этажом выше, повторяют материал. Ромашка по обыкновению приедет за пару минут до начала урока.

— Давай сядем у окна, — шепчет Карина, подталкивая меня плечом. — Хочу увидеть это…

У меня перед глазами все плывет, а к горлу мерзким спазмом подступает тошнота.

Черт. Только сейчас я в полной мере осознаю, что сделал.

Сажусь на стул позади Воскресенского, автоматически выкладываю на парту тетрадь, учебник и пенал. Карина неторопливо бродит по классу, здоровается с ребятами из параллельного класса, вызывается помыть доску и полить цветы. Вид у нее самый небрежный, хотя я прекрасно знаю, что Карину тоже колотит от волнения, вот она и не знает, чем бы занять руки.

Минутная стрелка ползет к отметке половины девятого как никогда медленно. За десять минут до начала урока у меня начинает вибрировать телефон. Один раз, два раза, три. Даже после четвертого Ромашка не бросает попытки дозвониться.

На меня с подозрением оглядывается Воскресенский, глядя на то, как я старательно игнорирую телефон, с противным дребезжанием надрывающийся на парте.

Потом вдруг телефон замолкает, и девчонка из параллельного класса, оказавшаяся в этот момент у окна, громко восклицает:

— Эй, ребята, смотрите…

Все мгновенно бросают свои дела и подлетают к окнам. Даже Никита и Виктор вытягивают шеи, разглядывая происходящее на стоянке.

Я медленно поворачиваю голову, изо всех сил борясь с желанием подорваться с места и кинуться прочь из класса. Бля. Боевая раскраска Ромашкиного лексуса в утреннем свете кажется еще более броской, чем вчера вечером, под диодными лампами гаража — сотня задорных желтков поверх белых потеков. Да и ярко-фиолетовая надпись «сучка Димы Громова», идущая вдоль водительской и пассажирской дверей, выделяется гораздо больше, чем я планировал.

Карина ставит бутылку для полива цветов на подоконник и хватается за живот, громко заливисто хохоча. У нее даже на глаза выступают слезы, грозя подпортить макияж. Когда из машины вылетает взбешенный Женя, весь потный и взмыленный, и оскальзывается на заледенелой дорожке, спиной проезжаясь прямо по капоту, начинают смеяться все остальные.

— Что происходит? — в класс заходит учительница, изумленно глядя на нас поверх очков. — Почему вы не на своих местах?

Никто не обращает на нее внимания. Да и куда там — внизу шоу поинтереснее повторения морфологии.