А потом Алик целует меня по-настоящему.
Грубо и жадно, властно проникая языком в мой рот. Я одной рукой опираюсь о столешницу, чтобы не потерять равновесие, а пальцами другой зарываюсь в волосы Алика. Чувствую, как соскальзывает резинка с его хвоста, как мягкие пряди текут под моей дрожащей ладонью.
Алик играется с моим языком, втягивает его себе в рот. Он обхватывает ладонями мое лицо, гладит пальцами скулы, нежно убирает волосы с моего лба. Больно прикусывает нижнюю губу, и я думаю отстраненно о том, что под ней наверняка назавтра созреет темно-лиловый засос.
Я позволяю себе пропасть в этом поцелуе, отвечаю с пылом и невольной яростью, даю Алику понять, как сильно ненавижу его за то, что он лишил нас друг друга.
Я позволяю себе не брать ответственность.
Позволяю себе ни о чем не думать и наслаждаться.
— Хороший мой, — шепчет Алик, отстраняясь и проводя носом по моей скуле. — Мне не нужны пять процентов, я и так сделаю для тебя все. Я уже выяснил то, что мучило меня всю неделю… Весь прошедший год, — он еще раз целует меня в удивленно приоткрытые губы и в бессилии опускается обратно на свое место. — Что ты мне соврал.
— Когда? — спрашиваю рассеянно, приглаживая растрепавшиеся волосы и облизывая зацелованные влажные от его слюны губы. Я проклинаю себя за то, что реакции моего тела говорят обо всем красноречивее любых слов.
Алик улыбается.
Распущенные длинные волосы падают ему на лицо.
— Когда сказал, что больше меня не любишь.
========== 8. Шаг в будущее ==========
На следующее утро во мне просыпается странное желание сварить нам обед на несколько дней вперед. Лешка уносится на работу, потрепав меня по волосам и попросив не громить сильно кухню. Василиса, подхватив сонную Ритку, отправляется на прогулку с подругами. А я достаю из холодильника овощи и рыбу, ставлю кастрюлю на газ и погружаюсь в процесс готовки. В каком-то смысле шинковка моркови и лука помогает отвлечься. Но с другой стороны я лишь больше погружаюсь в собственные мысли и понимаю, что любая попытка абстрагироваться от происходящего в жизни обречена на провал.
Супу остается только докипать на плите, и почти сразу же, как я заканчиваю убирать картофельные очистки, раздается звонок в дверь.
Я ни на секунду не удивляюсь, когда на пороге оказывается встрепанный чуть уставший Алик, принося с собой табачный дух и веяние дорогого парфюма.
— Привет.
Он вешает на крючок в прихожей куртку, разувается и по-свойски проходит на кухню. Садится за стол, кидая краткий взгляд на кастрюлю с супом, подбирает оказавшуюся лишней морковку и откусывает от нее.
— Хочешь уху? — спрашиваю учтиво, подкатывая коляску в другой стороны стола.
— Неа, спасибо.
— Разобрался с Пашей?
— Угу, — Алик затягивает хвост на затылке и смотрит на меня тем долгим внимательным взглядом, какой обычно предварял не самые легкие разговоры. — С тем условием, что я выиграю у него гонку. Паша жить не может без феерий и развлечений. Что же, пусть играется. Я в себе не сомневаюсь.
Я закатываю глаза.
Конечно, извечное самомнение Милославских.
— Не пойму, у вас все решается через машины? — бормочу со вздохом.
— Типа того, — Алик усмехается, а потом откладывает нетронутую сердцевину моркови на салфетку. Что-то в его взгляде подсказывает, что речь сейчас пойдет не о бизнесе. — Никит. Я понимаю, что то, что я сделал, фактически приговорило меня к существованию без тебя, — в его тоне что-то надламывается в сторону искреннего неприкрытого сожаления. — Эти полтора года были худшими в моей жизни, и в разлуке я осознал, что если бы ты поступил так со мной, это разбило бы мне сердце… Несмотря на любые хуевы благие намерения. Я просто понял, что есть вещи страшнее риска и шальных пуль. Это дни, в которых не было тебя.
Его слова отзываются во мне острой мукой, они резонируют с каждым моим прерывистым вдохом. И мне хочется верить, что Алик действительно понял и прочувствовал то, о чем он сейчас говорит.
Одно я знаю точно.
Алик мог о чем-то умалчивать, но он никогда мне не лгал.
— Но если мы любим друг друга, — продолжает он вкрадчиво. — Если ничего не исчезло и не было забыто… Разве не можем мы быть вместе?
Я опускаю взгляд на свои скрещенные пальцы.
— А что потом? — спрашиваю тускло. — Ты вновь исчезнешь с благими намерениями, когда случится нечто, что по твоему мнению будет мне угрожать?
— Такого больше не случится никогда, — отрезает Алик твердо.
Я усмехаюсь сардонически.