Мне уже не больно (СИ)

Он оттаскивает мою коляску за пределы плотно примкнувшей к дороге толпы и бежит к своей тачке. Когда он подгоняет ее ко мне, я забираюсь на пассажирское сидение и захлопываю дверь, не заботясь о брошенной коляске.

Вик объезжает людей, минуя финишную черту, и в ожидании тормозит неподалеку.

Машины Алика и Паши показываются по ту сторону вала спустя пару секунд. Алик обгоняет Минералова всего на несколько сантиметров и уже ближе к заветной черте ударяет сильнее по педали газа и ускоряется.

Сердце ухает вниз.

Алик приходит первым, но я слышу, как что-то оглушительно щелкает, и, в отличие от резко затормозившего сразу после финиша Паши, он несется дальше вперед.

Толпа ликует, взрываясь свистом и смехом.

Вик же взволнованно кричит в раскрытое окно:

— Тормоза! Тормоза!

Отказали.

— Гони, Вик! — ору я, не помня себя от страха.

Вик срывается с места так резко, что я ударяюсь виском о стекло, немея от болевой вспышки. Мы едем вслед за стремительно несущимся вперед Аликом, то и дело теряя его из вида за взвесью влаги и летящего из-под колес песка. Вик с трудом уходит влево, отчаянно пытаясь его нагнать и матерясь сквозь зубы. Над его верхней губой поблескивают капельки пота.

— Он не сможет остановиться, — роняет Лебедев дрожащим от волнения голосом.

Я и сам понимаю, что не сможет. Но слова Вика чуть не лишают меня сознания.

Впереди, где-то у кромки вынырнувшего за минувшей низиной горизонта, дыбится насыпь земляного вала. Я не чувствую, как дышу, вцепившись до рези в костяшках в подлокотник.

Алик летит навстречу валу.

Между нашими машинами — неумолимая диагональ в несколько метров.

А потом вдруг дверь с водительской стороны ауди открывается, я вижу хлестнувший по пассажирскому окну язычок ремня безопасности, и Алик вываливается из машины. Слитным резким движением, падая навзничь во влажно-песчаную взвесь.

Вик резко ударяет по тормозам.

Ауди, лишенная курса, виляет, уносясь все дальше и дальше вперед, спотыкается передним колесом о попавшийся овраг, кувыркается со смачным металлическим лязгом и на скорости врезается в вал. Секунда. И грянувший оглушительный взрыв, озаривший влажное замызганное лобовое стекло Викторовой машины рыжим заревом.

— Ник… — выдавливает из себя Лебедев.

Я кричу, пытаясь дрожащими руками расстегнуть ремень безопасности, открываю дверь и, не глядя, вываливаюсь из машины. Ноги прошибает боль от удара, но я не замечаю ее.

Я ползу, вцепляясь руками в сырой песок, к тому месту, где, раскинув руки, бездвижно лежит Милославский.

— Саша! — кричу, волоча за собой ноги и проклиная себя за то, что не могу подбежать к нему, немедленно прижать к себе. — Алик… Черт, скажи хоть что-то!

Когда оказываюсь всего в пяти метрах от Милославского и замечаю тонкую струйку крови, змеящуюся из уголка его губ, из меня вырывается такой душераздирающий вопль, что, вторя ему, громко и с ужасом кричит Вик:

— Что там?! Что?

Я подползаю ближе и вдруг вижу — перед глазами на мгновение вспышкой ложится темная пелена от немыслимого облегчения — что Алик надсадно рвано дышит, не в силах прийти в себя после удара, выбившего из легких весь воздух.

— Алик… — я плачу, не сдерживая себя, подбираясь ближе и падая, подчиненный тяжести произошедшего, рядом на песок. Тянусь рукой к его щеке, ощупываю подрагивающими пальцами его лицо и чувствую на ладони горячее прерывистое дыхание — Алик смеется. Нервно, беззвучно. — Ты живой…

Он смотрит на меня широко распахнутыми от пережитого страха глазами. С трудом поворачивается на бок, чтобы крепко прижать меня к себе.

Мы лежим, обнявшись на песке, озаренные взметнувшимся к небу огнем, пожирающим останки неисправной ауди.

— Конечно, живой, — хрипит Алик, морщась от боли в ребрах. Чуть позже мы проверим, не сломаны ли кости, но сейчас мы не в силах сделать ничего, кроме как слушать смешавшееся в неразличимый гулкий фон общее на двоих сердцебиение. — Я же обещал, что больше никогда тебя не оставлю.

— О, эта извечная самонадеянность, Александр Милославский, — я улыбаюсь, прижимаясь лбом к его щеке. — И нечеловеческое везение.

Слышу отдаленные крики и рокочущие моторы подъезжающих к нам машин. Слышу, как звонко заливисто смеется Виктор, не в силах совладать с эмоцией безграничной радости. Радости жизни.

Я перебираю волосы Алика, чувствую его мягкие сухие губы, бездумно прижавшиеся к бьющейся жилке на моей шее.

И вдруг понимаю ясно, что я сам никуда его не отпущу.

Даже на тот свет.

— У нас все будет хорошо, — произношу твердо. — Это уже я тебе обещаю.

Эпилог

Когда пройдет дождь — тот, что уймет нас,

Когда уйдет тень над моей землей,

Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,

В долгой траве, рядом с тобой.

(«Когда пройдет боль» — Аквариум)

*

Когда-то давно, в прошлой затерявшейся среди вороха воспоминаний жизни, я бы мог разделить скептическое, отравленное горечью настроение своего клиента и ему вторить. Но теперь оно вызывает у меня лишь добрую понимающую улыбку.

— Коля, ты мне совсем не доверяешь? — спрашиваю прямо, листая медицинскую карту и выписывая в блокнот названия лекарств.