Мнимые величины

- А тот? Варискин?

- Кому ж он может сказать? Он же в одиночке!

- А если его к какому-нибудь другому следователю вызовут? По смежному делу? Впрочем, это уж я сам устрою... И вот что я тебе заранее скажу: ты правильно поступил, что обо всем мне доложил. Раскаиваться не будешь. Иди теперь к себе и... молчи! Начальнику доложу я сам, а потом передам тебе, как и что.

Отпустив Яхонтова, Супрунов пошел к Любкину.

Как нетерпеливо ни спешил Любкин в тот вечер к Елене Дмитриевне, уже предупредив ее о своем приезде, он, прочитав показание Варискина и выслушав Супрунова, сразу забыл о своем нетерпении. Крепко сжал зубы и задумался. Он хорошо понимал, что у него есть враги: и здесь, в управлении, и там, в Москве: должны быть, не могут не быть. Конечно, обвинение Варискина - глупый вздор, но ведь и то обвинение, которое предъявлено Ва-рискину, такой же глупый вздор. Дело не во вздоре, а в том: подпадает он, Любкин, под неведомую ему категорию или не подпадает?

- Дело серьезное! - тихо и раздумчиво сказал он.

- Конечно, серьезное! - подтвердил Супрунов. - И не из-за таких штук людей ликвидируют, если считают, что их надо ликвидировать.

- Вот в том-то все и дело: если считают. А шут их знает, как они там насчет меня и тебя считают. Сегодня одно считают, а завтра другое начнут считать. Прочитают там эту ерунду и решат: "А давай-ка и этих притянем, благо - основание готово!" Так?

- Совершенно так.

Он мигнул Любкину, и тот понял: оба прошли в тот угол, где не боялись микрофона, и сели близко друг к другу.

- Надо прекратить! - решительно и уверенно сказал Любкин.

- Конечно. Только надо подумать, как его прекратить. Любкин и пяти секунд не подумал.

- К стенке: и Варискина и Яхонтова. Завтра же.

Супрунов ничего не ответил, а задумался, напористо соображая. Любкин молчал и ждал. Он знал, что сам он иной раз излишне горячится, а Супрунов горячиться не умеет и поэтому видит лучше. Наконец Супрунов, видимо, взвесил и решил.

- Так просто к стенке нельзя! - тихо сказал он. - Без тройки расстрелять, конечно, можно, но потом-то как объяснять будешь? Заподозрят что-нибудь и разнюхивать начнут.

- Что же?

- Я иначе сделаю. Ликвидну их и без стенки.

- Придумал?

- Нет, так.. Общая наметка только покамест! Ты уж не вмешивайся, я сам.

- А мне что ж? Баба с возу...

- Вот именно! А это ты у себя оставишь? - спросил Супрунов и показал глазами на лист с показанием Варискина.

Вопрос был простой, и задан он был просто, но Люб-кин все же слегка вскинулся от него: чуть заметно, одними только бровями да уголками рта, но все же вскинулся. Значит, было в этом вопросе что-то такое, что укололо его. "Да нет, показалось мне!" - быстро подумал он и захотел было взглянуть на Супрувова, но удержался и не взглянул.

- Сам уничтожу! - сказал он и тут же добавил, сам не зная, зачем он добавляет эти слова. - А если хочешь, так при тебе уничтожу... Вместе уничтожим!

Супрунов только пожал плечами.

- На что ж? Я тебе доверяю.

- Ты-то? Мне-то?

Любкин встал с места, и Супрунову когда он глянул на него, показалось, что лицо у него стало мягче.

- Мы с тобой, Павел... Мы... - не умея высказать такую мысль, начал было он. - Я тебе одно скажу: ты у меня один. Никого у меня нету, а ты есть.

- Да и ты у меня один, Ефрем.

- С того самого дня. Помнишь?

- Забыть нельзя.

- И терять нам, стало быть, друг дружку невозможно.

- Никак.

Любкин взял протокол и, стоя, еще раз прочитал его. А когда кончил, то посмотрел с недоумением, почти с растерянностью. Он, видимо, увидел в этой бумаге что-то такое, чего он не увидел в ней сразу и чего он не мог понять: так глубоко не мог, что это его даже взволновало или по меньшей мере смутило. Он переводил глаза то на протокол, то на Супрунова и все что-то обдумывал.

- Любопытно было бы, - очень медленно начал он, - поговорить с этим Варискиным, черт его дери совсем! Как он? Балды кусок или... или...

- Что тебе любопытно? - не понял его Супрунов.

- Да вот это самое! - щелкнул пальцами по протоколу Любкин. - Ну, хорошо: выдумал. Да разве ж это все? Выдумал, а.. а... А что сам-то думает?

- Да думает, поди, что хорошо придумал: вон, мол, какую я штуку вам открываю, пожалейте меня, я хороший!

- Нет, разве ж в этом дело? - поморщился Любкин. - Разве ж в этом все? Тут надо глубже вникнуть, Павел, тут человеческое надо понять, потому что это... это ведь... это - край? - не поверил он сам этому своему слову, а потому и спросил.

- Какой "край"? - недовольно посмотрел на него Супрунов.

- Да разве ж не край? Ведь он-то... Варискин-то... ведь он, поди, сам вон в это верит!

- А кто ж его знает! - холодно и безразлично усмехнулся Супрунов. - Может быть, и верит.

- По-ни-маешь ты! - с особенной значительностью подхватил Любкин. - Ведь это что ж такое? Сам выдумал, и сам поверил!

Он сделал было шаг к своему столу, но остановился и строго посмотрел перед собою. А потом резко повернулся к Супрунову.

- Любопытно бы, черт его дери, поговорить с ним! Как он? Что он? Глаза-то, глаза-то у него какие? Как он может видеть то, чего нету? Погоди! - поймал он какую-то мысль. - Он тебя знает? В личность-то тебя знает?