Мнимые величины

Это была реакция. Яхонтов провел в его кабинете не больше четырех-пяти минут, но эти минуты все время требовали от Супрунова большого и ответственного напряжения во всем: от тона голоса до меткости выстрела. Раньше такое напряжение давалось Супрунову легко, но в последнее время (год и даже больше) после напряжения его всегда охватывала слабость. И кроме того (это было еще хуже), вместе с мускулами ослабевала голова: мозг терял четкость, становился вялым и малоподвижным.

Прошло минут десять. Супрунов открыл глаза, пошевелил плечами, распрямляя их, разгладил ладонями лицо, сильно потерев щеки, и встал с места. Хмуро посмотрел на труп Яхонтова и как-то пренебрежительно дернул плечом. Потом взял трубку с телефона, набрал номер Елены Дмитриевны и вызвал Любкина.

Любкин приехал в управление, выслушал доклад Супрунова нахмурившись, все время что-то соображая и представляя себе то, что произошло. Когда Супрунов кончил, он не сказал ни слова, а долго еще продолжал соображать и взвешивать. Наконец он, очевидно, прощупал все узлы и звенья, остался доволен, с одобрением посмотрел на Супрунова и даже подмигнул ему:

- Комар носа не подточит, а?

- Надо полагать, что не подточит! - довольный собой, но все же как-то холодно ответил Супрунов и погладил свой безукоризненно выбритый подбородок

Любкин невольно залюбовался им: такой он был крепкий, ладный, подобранный. Но в холоде его тона он почувствовал упрек себе ("Ты вот у своей бабы сидел, а я туг черную работу должен был делать!") и считал, что этот упрек заслужен.

- Ну, а Варискин? - и увильнул он и вспомнил с озабоченной деловитостью.

Супрунов ответил по-готовому, по уже обдуманному.

- Варискина я иначе ликвидну, но только не сейчас: нельзя раз за разом, заподозрить смогут. У наших ребят нюх иногда чертовский бывает, не понимаешь даже, откуда они и берут... Варискин пусть еще посидит да ко мне попривыкнет! А дурака свалять я ему не дам, об этом ты не беспокойся.

- А если его кто-нибудь из других следователей к себе вызовет? По смежному делу, а?

- А я еще вчера распорядился, чтобы его никто не трогал!

Глава XXIV

Когда Супрунов ушел, Любкин сначала долго сидел и думал. Потом встал с места и начал ходить по своему большому кабинету. И ходить и думать было приятно. Постепенно его стал охватывать знакомый ему прилив служебной энергии. Он вызвал к себе начальника административного отдела, потребовал у него отчет по делам, долго говорил с комендантом, а потом достал "дело" троцкистов и стал в него вчитываться. Еще вчера вечером это дело никак не давалось ему, а сейчас он без труда нашел в нем нужный "кончик", на который легко было намотать все остальные концы. Он с удовлетворением крякнул и стал быстро, размашисто набрасывать на листе бумаги план следствия. Потом достал другую папку и прочитал обвинительное заключение по одному из законченных дел. Отметил на полях свои условные знаки: получалось пять смертных приговоров и семнадцать ссылок на разные сроки. Он слегка задумался: "Пять? Не мало? Как бы в Москве дураки не сказали, что я сам слаб!"

И вдруг почувствовал какое-то нетерпеливое желание Сразу догадался, набрал номер и стал ждать.

- Алло! - услышал он.

- Что делаешь? - ласково спросил он.

- Ничего! - слышно было, как улыбнулась Елена Дмитриевна. - Я ведь всегда делаю "ничего"...

- Неужто?

- А что же мне делать? Читать надоело, в театр не хочу... Приедешь?

Любкин заколебался. Приехать ему очень хотелось, но он никогда не позволял себе ни "малодушества", ни "баловства".

- Завтра разве... - с сожалением сказал он. - Ну, спи!

- Рано еще, - засмеялась Елена Дмитриевна. - Только девятый час еще!..

- Ну, сходи куда-нибудь проветриться!

- Куда?

- Мало ли...

- Нет уж! Где уж! Куда уж! - вздохнула Елена Дмитриевна. - Так не приедешь?

- Не могу! Завтра разве...

- Ну, и ладно! Не люблю! - капризно бросила Елена Дмитриевна и положила трубку. Контакт прервался, в трубке тихо загудело, и раздались чьи-то далекие неясные голоса. Любкин несколько секунд подождал, словно ему было досадно расставаться с трубкой, но положил ее на аппарат и опять занялся делом.

Но наутро он не утерпел и съездил "на часок". А потом, в тот же день, вечером ("На часок же!"), съездил опять. И начал ездить каждый день.

Раньше, когда он приезжал, он входил торопливо, озабоченно, как за делом, не говорил почти ничего и даже не смотрел. Но теперь он стал бывать по-иному: приехав, садился на диван, чувствовал себя легко и начинал разговор. Говорил случайно и слушал случайное же, но ему было интересно и слушать и говорить. Елена Дмитриевна подсаживалась к нему, он обнимал ее за плечи и с удовольствием чувствовал, что она - тут, с ним. И обязательно спрашивал:

- Так любишь?

- Люблю! - очень послушно говорила ему это слово Елена Дмитриевна.