Многая лета

…В тот день она расплескала на лестнице молоко из бидона и побежала за мокрой тряпкой — замыть ступени. Был тёплый день конца августа. Из распахнутого окна на лестничную площадку веяло запахами зелёной листвы и городской пыли. В столбе света плавно кружились серебристые пылинки, похожие на лёгкий снег, и Капитолина тоже немного прошлась в воображаемом вальсе прямо с тряпкой в руках. А что такого? Может же советская школьница немного помечтать о новогоднем вечере, где будет много музыки, танцев и смеха.

Она не заметила, как позади оказался высокий юноша в военной форме с синими петлицами военлёта на воротнике. Слегка откинув голову, он улыбнулся, а потом уверенно протянул ладонь и предложил:

— Давай станцуем вместе.

Капитолина вспыхнула:

— Вот ещё! Я вас не знаю!

Его улыбка стала шире, и в этот момент Капитолина внезапно осознала, что перед ней Тишка! Вы только подумайте — Тишка, несносный мучитель кукол, двоечник и хулиган!

Когда он поступил в военное училище, вся квартира вздохнула спокойно. Но с тех пор прошло три года. Расширенными глазами она недоверчиво посмотрела в его лицо — не может быть, чтоб за три года человек изменился настолько разительно.

— Так станцуем? — Он смело сделал шаг вперёд, встав вровень с ней, и легко прикоснулся к её руке. От его пальцев по её телу пробежал ток, и чтобы не выдать себя, Капитолина резко отшатнулась к двери:

— Не смей меня трогать! — Она указала подбородком на дверь. — Иди, тебя мама ждёт.

— Но мы ещё увидимся!

Похоже, он откровенно издевался, столько иронии прозвучало в его голосе.

Сама не своя от гнева, Капитолина бросилась в квартиру, сбила ногой ведро с водой, облила туфли и соседский коврик и только в своей комнате сердито выдохнула в сторону Насти:

— Тишка вернулся.

Оторвавшись от учебника, Настя подняла голову:

— Да? И как он?

Капитолина скинула мокрые туфли, поставила их подсыхать поближе к печке и с деланым безразличием сообщила:

— Как был нахалом, так и остался!

Ей совсем не хотелось думать о Тишке, но он назойливо влезал во все её мысли, только теперь язык не поворачивался назвать его Тишкой, потому как на лестнице перед ней появился не Тишка, а Тихон в красивой офицерской форме.

— Ты собираешься заниматься? — спросила Настя. — Забыла, что у нас завтра проверка по географии?

— Я помню. — Капитолина открыла учебник, но вскоре поняла, что не понимает написанное, а прислушивается к звукам на кухне, где тётя Акулина охала, ахала и гремела кастрюлями, собирая праздничный ужин. Вскоре в квартире запахло пирогами, а Тишкин папа — дядя Коля — растянул гармошку, и зубрить урок стало совершенно невыносимо.

— Я пойду к Розалии Ивановне, — вздохнула Настя, — там немного тише.

Самой Величко-Величковской давно не было, потому что в тридцатом году за ней пришли трое в форме и приказали собирать вещи. Они не стали заходить в комнату, а ждали Розалию Ивановну в коридоре, скрипя хромовыми сапогами и негромко переговариваясь. Соседям они велели не выходить из комнат. Родителей дома не было, и Капитолина с Настей сидели в напряжённом молчании, когда к ним стукнули в дверь и Розалия Ивановна приглушённо проговорила:

— Девочки, я больше не вернусь, поэтому заселяйтесь в мою комнату. Там в ящике комода личные письма, прошу, сожгите их.

Её грубо оборвали и погнали к выходу. Розалия Ивановна шла через двор с прямой спиной, маленькая, худенькая, и круто завивающиеся волосы мелко подрагивали седым одуванчиком.

В ящике комода оказалась стопка писем, перетянутая пеньковой бечевой. В тот же день мама отправила их в печку. И хотя комнату Величко-Величковской домком оставил Сабуровым, они редко заходили туда, словно всё ещё ждали, что хозяйка вернётся обратно.

— А я пойду поставлю чайник, а то папа с мамой скоро придут с работы, — отозвалась Капитолина.

Прошли те времена, когда Глеб встречал с работы Фаину. Теперь наоборот — ближе к вечеру она шла за ним в мастерскую, и дети знали, что эта прогулка принадлежит только им двоим, потому что родители, взявшись за руки, будут медленно идти рядом, и мамино лицо станет молодым и красивым, а папа будет смотреть на неё глазами, полными любви и нежности.

Чтобы поставить чайник, Капитолина пошла в кухню, где хлопотала тётя Акулина и наяривал на гармошке дядя Коля. Тихон сидел на подоконнике с открытой тетрадью и сосредоточенно грыз кончик карандаша. Капитолина сделала вид, что его не замечает. Вот ещё — была нужда общаться. Но керогаз как назло оказался пуст, а бутыль с керосином стояла на полу под окном. Волей-неволей пришлось подойти к Тихону. Он был в синей форменной гимнастёрке с расстёгнутым воротом. Капитолина вдруг поняла, что не может, как в детстве, запросто бросить ему что-то типа: «Ей, подвинься» или «Убери ногу».

Она рассердилась на себя и хотела сказать как можно резче, но получилось почти жалобно:

— У меня тут керосин стоит.

Он засунул карандаш за ухо и насмешливо глянул светло-зелёными глазами с золотым ободком:

— Которая твоя бутылка?

— Вот эта, в корзине, — она указала подбородком на высокую корзину, из которой торчало бутылочное горлышко.