Много добра, мало зла. Китайская проза конца XX – начала XXI века

Тот встал и принял нож. «Ну давай, убей отца, отомсти», – задыхаясь, выдавил из себя Лао Дао.

«Отец!» – рассердился Лун.

«Давай-давай, убей отца, убей».

«Он мой брат, но не твой сын!» – воскликнул Лун, указывая на дверь.

Старик закашлялся, изо рта у него вылетел сгусток крови, он хохотнул три раза и испустил дух.

Высоко держа в руках нож, Лун трижды отвесил покойному земной поклон.

Вошла почуявшая неладное Мэй До и с плачем бросилась к телу мужа.

«Ты убил отца», – причитала она сквозь слезы.

Ударился в рев, колотя Луна по спине, и Ма Девятый: «Зачем ты убил отца, старший брат?!»

Содрогнувшись, Лун встал. Мальчик чуть не отлетел кувырком и, захныкав, метнулся к матери. Он обхватил ее за ногу и со страхом уставился на Луна. Слезы струились по лицу жалкими ручейками. Заплаканная Мэй До погладила его и с удивлением спросил: «Как ты узнал?»

«По ножу», – ответил Лун.

Женщина долго смотрела на нож у него в руках.

Два дня подряд Мэй До с сыновьями провела у гроба Лао Дао. На третий день вновь зашла в дальнюю комнату. Лун посчитал, что она просто устала – в годах ведь, – и не придал этому значения. Через какое-то время оттуда донесся стон. Ворвавшись туда, он увидел в ее теле рукоятки двух ножей, изо рта пузырилась кровавая пена. «Матушка», – позвал он, подняв ее.

«Славные ножи», – проговорила она, поглаживая рукоятки. А потом схватила Луна за руку: «Отца твоего и меня похорони непременно рядом с родным отцом».

«Хорошо», – пообещал Лун.

Она потянула его за край одежды: «Ну же, пообещай матери, что оставишь младшенького в живых».

«Но матушка…» – возразил Лун.

«Искать его родного отца не нужно, – продолжала Мэй До, – это случайный прохожий. Здоровьем младшенький не вышел, оставь его, пусть живет».

«Матушка…»

«Ну же, обещай матери», – рассердилась Мэй До.

«Добро», – процедил сквозь зубы Лун.

Тело ее ослабло, и руки разжались.

В это время в комнате с ревом появился Ма Девятый. Он хотел броситься к матери, но, увидев, что ее обнимает Лун, подойти не осмелился, а лишь без конца плакал и дрожал. Лун вытащил из тела матери ножи, вытер кровь и, покосившись на мальчика, рыкнул: «А ну не хнычь, за пиписку вон подержись, вспомни, мужик ты или нет. Будешь ныть, отправишься у меня вслед за отцом с матерью». И отшвырнул ножи в сторону. Перепуганный Ма звал то отца, то мать.

Спустя три дня Старшой Лун со своими конниками перебрался в Хэйваньчжай.

Прошел месяц, и он предложил Сяо Фэну сложить полномочия старосты. Мол, время нынче смутное, у власти военные, возвращайся-ка ты лучше домой и живи в свое удовольствие! «Как еще только голову сносил», – говаривал потом Сяо Фэн.

Так Старшой Лун стал старостой, но Ма Девятому ничего доброго это не сулило. Еще незамужних сестер – седьмую и восьмую – Старшой Лун перевез в Хэйваньчжай, и в Дуаньчжае остался один двенадцатилетний Ма. С тех пор Луна он больше не видел. Тот, конечно, о нем заботился, прислал лодку, которую построили по его приказу на берегу реки. Ма Девятый ловил для него рыбу и получал два ляна серебром в месяц. Этого было вполне достаточно, почти столько же получали работавшие на добыче киновари. Это были уже годы республики[73], англичане давно уже не могли добывать руду в тех краях. Но не бросать же выработки, и Старшой Лун, потратив не так уж много серебряных даянов [74], возобновил добычу. Получаемые ярко-красные прозрачные кристаллы после тепловой обработки превращались в отливавшую металлическим блеском белую ртуть. На ртути Лун сколотил целое состояние, накупил оружия и набрал отряд числом больше ста человек для охраны прииска. С тех пор его могущество в округе еще больше укрепилось.

Рыба в речке водилась лишь одна: усеянная черными крапинками по темно-серому фону, она обладала отменным вкусом. По форме она напоминала меч, который, по легенде, есть только на небесах, и с древности его прозывали «пестрый небесный клинок». Из-за прозрачности вод Дуаньхэ днем эту рыбу не увидишь, она появлялась из мрака подземного русла под нависшим над ним утесом лишь по ночам, при ясном свете луны, и, заслышав малейший звук, тотчас скрывалась обратно. Вот Ма и приходилось в сумерках подгонять лодку к входу в пещеру, бросать камень-якорь и напряженно ждать в тишине.

Да вот беда: «пестрый небесный клинок» не обязательно появлялся и по ночам, когда светила круглая, как серебряное блюдо, луна. А Старшой Лун без этой рыбы жить не мог, говорил, мол, просто пристрастился к ней. Печаль лишь в том, что, подкарауливая рыбу, Ма Девятый жил больше по ночам, чем при свете дня. Да и то за месяц бдения в лучшем случае удавалось наловить цзиней[75] с десяток. А от Луна приходили за рыбой через два дня на третий.